...Был случай, когда он заколебался.
Проходя как-то вечером по Литейному, он остановился у витрины книжного магазина, загляделся и не заметил, как слева от него выросла какая-то фигура. Вдруг его сильно толкнули локтем в бок. Ленька оглянулся. Высокий молодой человек с потрепанным портфельчиком под мышкой, низко наклонившись и близоруко сощурившись, очень внимательно разглядывал на витрине толстую иностранную книгу.
— Вы что? — сказал, опешив, Ленька.
— А ничего, — спокойно и так же не глядя на него, ответил парень. И, наклонившись еще ниже, он по складам прочел: — Фрэнч... арчи-тектз энд скалп-торз... оф тзе... Гм. Это что же такое? Вы по-английски не кумекаете, сэр? Нет? Ах, вот как? Вы и разговаривать не желаете?!
"Сумасшедший", — подумал Ленька.
Парень повернул к нему худое смешливое лицо.
— Не узнаешь? Серьезно?
Верхняя губа его, над которой росли какие-то серенькие жиденькие усики, подрагивала, сдерживая улыбку.
— Ах, Леша, Леша! Нехорошо, голубчик! Ей-богу, нехорошо!.. Братьев забывать — великий грех. Вот, погоди — гости придут, они тебе в наказание все бутылочки побьют.
— Сережа! Бутылочка! — испугался и обрадовался Ленька.
— Он самый.
Крестные братья сунулись обниматься, но не обнялись почему-то, а только сильно тряхнули друг другу руки. Через минуту они уже шагали по Невскому в сторону Садовой.
— Ты почему не приходил? — спрашивал Ленька.
— Как не приходил? Я два раза у вас был. В девятнадцатом был — не достучался. А в прошлом году пришел — вас нет. Какая-то прыщавая тетка меня выгнала да еще и мазуриком обозвала.
— Да, я и забыл. Мы ведь в другом месте сейчас живем.
— И мы тоже. Впрочем, ведь ты у нас не бывал. Мы теперь недалеко от Эрмитажа, на Миллионной[30] живем. Барона Гинцбурга не знал случайно? Вот мы у него в квартире и обретаемся. Ничего квартирка. Холодно только. А ты что такой бледный, Леша?
— А ты-то, думаешь, розовый?
— Крестная как? Здорова?
— Да, спасибо. А Аннушка как?
— Какая Аннушка? Ах, мама? А что ей делается? Работает, как всегда, белье стирает. Ты где учишься?
— Нигде, — сказал Ленька и почему-то смутился и поспешил объяснить: — Я работать буду. То есть, еще не знаю, буду ли. Хочу во всяком случае. А ты?
Бутылочка посмотрел на него с удивлением.
— Учусь, конечно. В будущем году вторую ступень кончаю.
— Постой!.. Когда же ты успел?
— Что ж не успеть? Мы не зевали, братец. За два года три классика успели отмахать.
— Ты же ведь хотел, я помню, кондуктором или вагоновожатым стать.
Бутылочка громко засмеялся.
— Ну и память же у тебя!.. Да. Совершенно верно. Вагоновожатым хотел. И на газетчика тоже одно время курс держал. Но это, братец мой, когда было? В доисторические времена. До семнадцатого года. А сейчас у меня другие намерения; хочу, понимаешь, инженером быть.
У Садовой крестные братья расстались.
— Крестненькой кланяйся, — сказал Сережа, обнимая Леньку и целуя его в щеку.
— Ты же к нам придешь?
— Приду, конечно...
Бутылочка тщательно записал адрес, подробно расспросил, как удобнее пройти — подъездом или через ворота, — но почему-то не пришел. Следующая встреча крестных братьев состоялась лишь через пять или шесть лет, когда Бутылочка уже кончал институт инженеров путей сообщения.
А после этого разговора на Невском Ленька несколько дней ходил растерянный. Сережа ему ничего не сказал, не упрекнул его, но удивленный взгляд, который он бросил на крестного брата, узнав, что тот не учится, запомнился Леньке. Два-три дня он действительно колебался: не послушаться ли матери, не подать ли заявление в школу?
Но подумав, он решил не сдаваться. Он продолжал ходить и искать.
И вот ему как будто повезло. Он нашел работу.
Однажды, возвращаясь после долгих блужданий по городу домой, он проходил по Горсткиной улице. В те годы эта незаметная узенькая улочка, соединяющая Фонтанку с Сенной площадью, была очень шумной и оживленной. Здесь, по соседству с Сенным рынком, располагалась городская толкучка. В неуютных грязно-зеленых домах этой улицы было много мелких лавочек, мастерских, чайных, пивных и трактиров. С утра до ночи стоял здесь несмолкаемый гвалт: с грохотом и руганью продирались сквозь толпу ломовые извозчики, орали пьяные, визжали, высекая искру, примитивные станки точильщиков, стучали молотки "холодных" сапожников, пели бродячие певцы, уличные торговцы и торговки на разные голоса расхваливали свой товар: лимонный квас, пирожки, семечки, московские дрожжи...
Подходя к Сенной, Ленька заметил на стене углового дома небольшую вывеску:
Заведение
искусственных минеральных вод
под фирмой
"ЭКСПРЕСС"
Сущ. с 1888 г.
Качество ЭКСТРА
У дверей заведения стояла тележка, ручку которой держал сутулый, похожий на цыгана старик в зеленой суконной жилетке. Две девушки в клеенчатых фартуках выносили и устанавливали на тележку ящики с черными закупоренными бутылками.
Человек с донкихотской бородкой стоял на тротуаре и записывал что-то в синюю тетрадку.
Ленька подошел ближе и лениво, без всякого интереса заглянул в один из ящиков.
— Тебе что надо? Брысь отсюда! — замахнулся на него карандашом человек с бородкой.
Ленька поднял голову и, ни о чем не думая, а просто по привычке спросил:
— У вас работы какой-нибудь не найдется?
Дон-Кихот смерил его беглым взглядом.
— Тебе сколько лет? — спросил он.
— Пятнадцать, — не моргнув глазом, соврал Ленька.
— А ну, подними этот ящик.
Ленька заметил с двух сторон ящика дырки, похожие по форме на ванильные сухари, сунул туда пальцы, поднатужился и поднял ящик.
— Зайди, поговорим, — сказал человек с бородкой, показав карандашом на открытую дверь заведения.
Ленька с трепетом поднялся по каменным ступенькам и вошел в темное прохладное помещение. В нос ему ударил запах сырости и фруктовых сиропов. За дверью шумела какая-то машина. Что-то вертелось, что-то хлопало и стучало. Сердце мальчика быстро-быстро забилось. Вот оно! Хоть и маленький, а все-таки завод! Неужели он будет работать? Господи, только бы не сглазить, только бы не сорвалось.
Через минуту с улицы вошел человек с бородкой. Он провел Леньку в маленькую, как чулан, комнатку, где стояла у окна дубовая конторка, а на стене висели канцелярские счеты и зажатые металлической лапкой бумаги.
— Если украдешь что-нибудь, — выгоню, — сказал он, усаживаясь за конторку и открывая ключиком какой-то ящик.
— Ну, вот... Зачем? — смутился Ленька. — Я и не думал вовсе.
