«Для чего меня вызвали, чем я провинился?» – хотел спросить Самурай, но вовремя сдержался. Вопрос его был бы бессмыслен.
– Здесь нет твоей вины. Тебе просто не повезло. Князь… – Господин Исида умолк. – Если бы Его светлость отнесся к тебе иначе… ему бы ни за что не оправдаться, – тяжело вздохнул господин Исида.
– Оправдаться? – Не понимая, в чем дело, Самурай укоризненно посмотрел на своего военачальника. – Что вы имеете в виду, говоря «оправдаться»?
– Оправдаться перед Эдо. Сёгун сейчас взялся за крупные княжества – он старается сокрушить могущественных князей. Он обвиняет Его светлость в том, что он долгое время укрывал христиан, бежавших из района Канто, что, поддавшись уговорам Веласко, в своем послании в Новую Испанию обещал приглашать христианских священников. Его светлость должен дать четкие объяснения всему этому.
Самурай, опершись руками о холодный пол, не промолвил ни слова. Большая капля пота упала с его лба.
– Тебе не повезло, ты оказался втянутым в высокую политику, а она переменилась. – Господин Исида тяжело вздохнул. – Прискорбно. Я, старик, лучше, чем кто-либо, понимаю, как это для тебя прискорбно.
Подняв голову, Самурай пристально посмотрел в глаза господина Исиды. В его сочувственных словах, ласковом лице он чувствовал фальшь. В хриплом голосе, тяжелом дыхании ощущалась ложь. Господин Исида не мог понять, какую обиду и горечь испытывает Самурай. Лишь делал вид, что понимает.
– Однако, Року, род Хасэкура не прекратит своего существования. Это обещали и Совет старейшин, и господин Аюгаи. – Господин Исида твердо повторил: – Для Кандзабуро… я сделаю все, что только смогу.
Самурай не мог понять, почему вдруг старик заговорил об этом.
– Не обижайся.
– Я… и не обижаюсь.
– Поступило новое приказание Совета старейшин.
Сообщив это, точно освободившись от непомерного груза, господин Исида с трудом поднялся и ушел. Послышались шаги. Появился чиновник Совета старейшин, уже приезжавший в Ято.
– Приказание Совета старейшин.
Низко склонившись, Самурай, как и в прошлый раз, слушал раздававшийся над его головой голос чиновника.
– Поскольку Рокуэмон Хасэкура перешел в чужеземную веру, необходимо новое дознание, для чего он обязан явиться в Совет старейшин…
Самураю почудилось, что за дверями в коридоре притаилось несколько человек. Наверное, там были люди, готовые схватить его, если он, догадавшись об истинном смысле приказания, решит оказать сопротивление.
Написав несколько слов жене и Кандзабуро, он отрезал прядь волос и вложил ее в письмо. Потом обратился к находившемуся в той же комнате управляющему господина Исиды:
– Позови, пожалуйста, моего слугу Ёдзо.
Когда тот вышел, он оперся руками о колени и закрыл глаза. Чиновник Совета старейшин и господин Исида, несомненно, находятся в дальних комнатах, но в доме гробовая тишина.
Время от времени слышно, как по соломенной крыше под собственной тяжестью сползает и падает вниз пласт снега. Когда звук падения замирает, тишина становится еще более гнетущей.
«Тебе не повезло, ты оказался втянутым в высокую политику, а она изменилась, – отчетливо звучал в его ушах голос господина Исиды. – Прискорбно. Я, старик, лучше, чем кто-либо, понимаю, как это прискорбно».
Как и в прошлый раз, чиновник добавил в конце, уже от себя:
– Хотя я выполняю лишь свой долг, но тем не менее мне очень тяжело.
Самурай сидел неподвижно. В доме удивительно тихо, его сердце стало бесчувственным. Новое дознание. Новое дознание не более чем предлог. Все необходимые объяснения он уже дал господину Цумуре и господину Оцуке.
«Если бы князь отнесся к тебе иначе, ему бы ни за что не оправдаться перед Эдо», – снова зазвучал в его ушах голос господина Исиды.
Все было решено в самого начала, он двигался по заранее проложенной колее. И теперь летит в бездонную пропасть.
Новый пласт снега со скрипом сполз по крыше и упал вниз. Звук напомнил самураю скрип снастей. Его судьба была решена еще в то время, когда стонали снасти, над мачтами с громкими криками низко носились чайки, волны били в борт и корабль направился в открытое море. Теперь долгое путешествие привело его туда, куда и должно было привести.
Ёдзо, опустив голову, сидел во дворе прямо на снегу. Он, конечно, уже все знал от управляющего господина Исиды. Прищурившись, Самурай некоторое время смотрел на своего верного слугу.
– За всю твою службу… – только и мог он вымолвить, горло перехватило.
Ёдзо не расслышал, что пробормотал Самурай: то ли «за всю твою службу благодарю», то ли «за всю твою службу осуждаю». Продолжая сидеть опустив голову, он почувствовал неуловимое движение – видимо, хозяин вместе с управляющим господина Исиды собрался уходить.
Самурай увидел, что идет снег. Пляшущие в небе снежинки напомнили ему лебедей из Ято. Птиц, которые прилетают из дальних стран и снова улетают в дальние страны. Птиц, видевших множество стран, множество городов. Он почувствовал себя таким же, как они. И вот он отправляется в другую, неведомую страну…
– Теперь… сопровождать вас буду не я, – послышался неожиданно хриплый голос Ёдзо.
Самурай остановился, повернулся к нему и кивнул. Потом двинулся по темному, поблескивающему коридору в свое последнее путешествие.
День казни был назначен. Накануне Веласко и монаху Луису Сасаде разрешили под присмотром стражника помыться и надеть чистую одежду. По словам стражника, это была «особая милость властей». Их тела исхудали так, что торчали ребра. На последний ужин они получили, тоже в виде особой милости, кроме обычной миски овощей еще по одной тухлой рыбке. Это была их последняя еда, потому что, как объяснил стражник, по существующему правилу приговоренным в день казни завтрака не дают. Причина в том, что у некоторых приговоренных от страха начинается рвота.
– Есть какие-нибудь просьбы? – спросил стражник.
Веласко и Луис Сасада попросили чистой бумаги. Им нужно было написать предсмертные письма.
При тусклом свете, проникающем сквозь решетку, Веласко написал следующее письмо братьям из монастыря на Лусоне.
«Приближается мой последний час. Благодарение Богу, ниспосылающему благодатные дожди Японии – этой бесплодной земле, покрытой скалами. Надеюсь, что вы простите мне мои прегрешения. В своей жизни я совершил немало ошибок. Как человек, не добившийся особых успехов и стремящийся разом решить все, я жду своей мученической смерти за веру. Пусть воля Божия свершается на дикой земле Японии – подобно тому как она свершается на небесах. Простите меня за то, что я не смог до конца выполнить дело, вверенное мне Господом. Забудьте о тех обидах, которые я причинял вам своим тщеславием, своей гордыней. Пусть каждый из вас возделывает поле Господне, пусть окрепнут наши узы во славу Владыки Небесного».
