Сели на нее. В Херсонесе отслужили благодарственный молебен в церкви святого Созонта, где хранились до нашего возвращения в ларце из красного дерева мощи преподобного епископа Климента, торжественно перенесли их на диеру и вскоре отплыли в Константинополь.
В пути философ все говорил о том, что по приезде, закончив необходимые дела, мы тут же отъедем к его брату Мефодию в монастырь Полихрон, так как ему не терпится погрузиться в работу по созданию славянской азбуки.
Счастливо закончилось наше путешествие в Хазарию, и душа, казалось бы, должна петь, но она почему-то молчала. И мы с Константином, когда «Стрела», войдя в Золотой Рог, поравнялась с Галатой, упали на колени и долго молились, обратив свои лица к башне Христа.
И предчувствие нас не обмануло…
На другой день на приеме у василевса мы вручили ему дары кагана, а димарху мощи преподобного епископа Климента. После торжественных псалмов и екфрасисов их возложат в раку, уже приготовленную в храме святой Софии, над которой начертано золотыми буквами изречение, читаемое одинаково слева направо и наоборот: «Нифон аномимата ми монан офин»[115].
А потом нас к себе пригласил патриарх Фотий и поведал об убийстве русских купцов, вернув философу крест на золотой цепи…
Нет, я не мог без сострадания смотреть на Константина… «Боже, это уже какой-то рок: после каждой победы в теологическом споре по приезде в столицу философа ожидала исподтишка сделанная подлость, направленная не прямо против него, но тем не менее так или иначе его касающаяся…»
И сердце Константина снова, как и раньше в подобных случаях, охватила ярость. Он, багровея лицом, воскликнул:
— Скорее из этого зловонного города! Я задыхаюсь, Леонтий!.. Скорее отсюда!
Константинополь еще не совсем оправился от прошедших погромов: не были вставлены окна в обгорелых помещениях, где останавливались агарянские купцы, не заполнены кое-где булыжниками развороченные мостовые, и даже в некоторых местах не убраны битые кирпичи, штукатурка, мусор, хотя их кучами валили в узких кривых улочках и у внешней городской стены Феодосия. Сюда же свозились и пищевые отбросы. По ночам тут пищали и дрались прожорливые крысы, а днем теплый ветер с Пропонтиды разносил по городу гнилостный запах… Так что восклицание философа по поводу «зловонного города» воспринималось мной в прямом смысле. Но я уговорил Константина немного подождать уезжать отсюда. Мы же должны все-таки помочь своим друзьям — язычникам…
Я догадывался, что они прибыли сюда не только ради поиска невесты Доброслава… И чтобы свершить правосудие. Правосудие — это в моем понимании, а по законам империи они готовились к преступлению, караемому сожжением на форуме Быка. И задавал вопрос себе: «Леонтий, служитель Христовой милосердной церкви, а как ты расцениваешь то, что хотят свершить безбожники?..» И мысль моя начинала порхать, как голубица, заточенная в клетку, в поисках выхода. «Ну, во-первых, какие же они безбожники?! У них свои боги, свои воззрения… А во-вторых, предательство, совершаемое из алчности, самое гнусное преступление и карается по всей строгости».
Подумал я еще: все-таки рассуждаю я так потому, что в жилах у меня течет славянская кровь… И перекрестился… Так не следовало мне думать. Мы же должны исходить из братской любви по вере… «Господи, прости мя, грешного… Прости!»
Я устроил Доброслава и Дубыню в предместье святого Мамы, где обычно останавливались русские купцы, которым в течение трех месяцев выдавались бесплатно съестные припасы — мясо, рыба, вино, овощи, Так же бесплатно они мылись в общественных термах.
Когда я устраивал их туда, Константин резонно заметил:
— Но язычники там узнают о жестокой расправе над своими собратьями.
— Ну и что же?.. Они и так узнают, просто там произойдет это раньше, только и всего.
— И, по-твоему, они должны с этим скорбным известием отбыть к киевским архонтам?
— Может быть, и так…
— Смотри, Леонтий, не согреши.
— Согрешу и покаюсь. А ты покаяние мое и примешь, Константин, если есть у тебя живая душа…
Теперь я жду, как будут разворачиваться события, и буду стараться направить их, по возможности, в нужное, благоприятное для язычников русло.
А события разворачивались так…
Возле форума Тавра, где продавали скот, к Доброславу и Дубыне пристал толстый армянин и стал упрашивать их продать Бука. Купец был ярым собачником, и, когда наши друзья ему отказали, он стал их тащить на свое подворье, расположенное неподалеку, чтобы стравить пса с его волкодавом… Еле-еле Клуд и Дубыня отвязались от толстого армянина.
Потом они медленно пошли по главной улице Меса, где на каждом шагу попадались ергастерии — ремесленные мастерские, являющиеся одновременно и купеческими лавками.
— А здесь, я смотрю, все так же, как и в Херсонесе, — отметил Дубыня.
— В Херсонесе чище. А какие белые там на высоком берегу храмы… — вспомнил Доброслав.
Конечно же, они прибыли сюда кружным путем не для того, чтобы, побродив по улицам, сделать сравнение двум греческим городам, — они искали женщину с родинкой-подковкой на шее и регионарха Иктиноса… И стоило им попасть в район форума Быка, как они сразу же услышали разговоры о регионархе, которого здесь именовали Медной Скотиной.
Время летело быстро. И не успели оглянуться, как наступил вечер, зазывно зажглись огни на столбах возле притонов и таверн. Друзья почувствовали, что проголодались. Идти бы им в свое предместье и вкушать бесплатную скудную пищу, но Дубыне захотелось съесть много жареного мяса и выпить настоящего виноградного вина. Да и Доброслав не отказался бы от всего этого. Поэтому остановились возле одной из таверн, приказали Буку ожидать их и вошли в помещение.
Таверна ничем не отличалась от «Небесной синевы» херсонесского карлика Андромеда, только была побольше и, может быть, погрязнее, с мощными дубовыми столами и обеденными ложами, с низким потолком.
Рядом с Дубыней и Доброславом устроилась группа мастеровых. Они также заказали мясо, вино. Начали говорить о непомерно высоких ценах на хлеб, на продукты питания, о совершенно немыслимых налогах, которыми обложили ремесленников. Один из мастеровых, с прокаленным дотемна лицом, видимо кузнец, уже хмелея, низким голосом пробасил:
— Это не должно так опять продолжаться… Однажды мы учинили погром…
— Тише, — зашикали на него собеседники и подозрительно посмотрели в сторону наших друзей, но, убедившись, что те — заморские люди, скорее всего русы, успокоились…
