И обратился к Тарику:
— Я не хочу спрашивать, почему вчера ты был одет богатым господином, а сегодня — простым феллахом. Меня также не интересует, зачем тебе понадобились кувшины с этой дьявольской смесью. Но скажи, навсегда ли сейчас разойдутся наши пути или вскоре у тебя найдётся ещё какое-нибудь дельце для нас?
— Этого не может знать никто, — уклончиво ответил Тарик. — Возможно, и найдётся. Тогда я сообщу тебе об этом.
— Только не ищи меня в развалинах мечети. Наступили лучше времена. Куплю пару быков и буду работать на купцов, — сказал Маслама с широкой улыбкой и назвал Тарику имя своего приятеля, который всегда знает, где его можно найти. Это был человек из числа мокари — людей, которые давали напрокат вьючных животных. Свои деньги они зарабатывали на Румейле — площади перед крепостью у подножия Моккатам.
Тарик посмотрел вслед бродягам, которые спешили до наступления темноты пройти в город через ворота Баб аль-Кантара. Конечно, они хотели отпраздновать удачу и поэтому не собирались проводить ночь за пределами Каира. Мысленно Тарик пожелал им не хвастаться деньгами и не дать себя обобрать. Несомненно, Каир, как и любой другой крупный город, имел улочки и кварталы, в которых за деньги можно было предаться любому из известных людям пороков.
Ночь наступила почти мгновенно. Лёгкий северо-восточный ветер гнал облака, чему Тарик был только рад. Его бы вполне устроило небо, полностью затянутое облаками. Но он не хотел быть неблагодарным. У него и так уже были две лодки, а самое главное — нафта. Теперь ему больше всего были нужны скорость, крепкие нервы и по возможности полная неразбериха. Немного удачи и много нафты в лодках должны были ему помочь!
Саид поставил масляную лампу на полку, запустил руку в корзину и начал презрительно бросать тамплиерам еду — три полусырые лепёшки, несколько кусков жилистого мяса и горсть сушёных фруктов. Он наполнил водой их кувшин, также сохраняя презрительную мину. Вместо того чтобы открыть решетчатую дверь и подойти к рыцарям с одним из двух вёдер, принесённых сверху, Саид потребовал протянуть ему кувшин и с размаху плеснул в него из ведра прямо через решётку.
— Сам-то не промок? — злобно спросил его Морис. Большая часть воды попала ему на грудь. — Ты почти все пролил мимо! Смотри: кувшин наполовину пустой!
— Будете лакать то, что попало на пол! — огрызнулся Саид. — В следующий раз будете держать его как надо, христианские собаки!
Морис сверкнул глазами:
— Ты, видать, забыл, что каждый из нас стоит по крайней мере десять тысяч дирхамов! Таких денег ты и во сне не видел. Поэтому объясняю: за десять тысяч дирхамов эмир может купить дюжину таких рабов, как ты! Но за мёртвого пленника твой эмир не получит ни фильса!
Саиду не понадобились слова для достойного ответа Морису: он просто плюнул ему в лицо и повернулся к рыцарю спиной.
Герольт схватил Мориса за плечи: он видел, что его друг вышел из себя.
— Перестань! — шепнул он. — Ничего ты этим не добьёшься! Совсем наоборот. У него и так ненависти с избытком.
— Нам надеяться не на что, — проговорил взбешённый Морис. Он стер плевок с лица, но все же замолчал.
Саид открыл дверь темницы, расположенной напротив, и вошёл за решётку.
— Не сдох ещё? Смотри-ка, какой крепкий! Ах ты, вонючий badawi! — заревел Саид, когда человек пошевелился и издал слабый звук.
До Герольта доносились стоны закованного человека и проклятия надсмотрщика. Презрительно брошенное Саидом слово «badawi» означало «бедуин», и это было первое указание на происхождение несчастного.
— Наш достопочтенный эмир знает, как следует принимать высоких гостей! — издевательски продолжал Саид. — Поэтому я принёс свежий хлеб и целое ведро холодной воды. Тебя, должно быть, мучает жажда, потому что вчера тебе не давали пить. Но нашу забывчивость ты нам, конечно же, великодушно простишь.
Саид злорадно рассмеялся и поставил ведро с возле самой решётки. Дотянуться до него прикованный к стене узник никак не мог. Хлеб Саид тоже бросил на грязный пол достаточно далеко от своей жертвы.
— Попробуй-ка достань! Ты должен будешь хорошо постараться!
Саид ещё раз пнул узника, запер решётку, взял лампу с полки и ушёл.
Едва Саид исчез, оборванный бедуин отчаянно потянулся к ведру с водой, но достать его не мог. Цепь, которой его руки были прикованы к кольцу в стене, была слишком короткой. Однако ноги бедуина, схваченные оковами как и у рыцарей, до ведра дотянуться смогли. Поэтому он натянул цепи ручных оков и вытянул ноги как только мог. Он пытался достать ногой до края ведра. Ему не хватало совсем немного. Саид хорошо знал, где поставить ведро, чтобы попытки несчастного оказались напрасными муками!
У Герольта сжалось сердце, когда он увидел, как человек пытается дотянуться до ведра хотя бы кончиками пальцев ног. Он слышал стоны несчастного — железо оков впивалось в его руки, когда он натягивал цепь, чтобы преодолеть последние вершки к воде.
Наконец бедуину удалось сделать такое, что Герольт едва поверил своим глазам. В последнем отчаянном рывке он дотянулся до ведра большим пальцем ноги и опрокинул его. Вода разлилась по грязному полу. Бедуин прижался лицом к плитам, стараясь успеть всосать как можно больше воды, прежде чем она исчезнет. До рыцарей донёсся вымученный стон. Узник бессильно обмяк на полу.
— Помилуй Бог Саида, когда пробьёт час расплаты! — прошептал охваченный гневом Морис.
Герольт молча кивнул и подошел к решётке поближе.
— Что ты хочешь сделать? — спросил Морис, хотя сам уже обо всем догадался.
— Сдвинуть полное ведро воды мне ещё не по силам, — тихо сказал Герольт. — Но, возможно, мне удастся подтолкнуть к нему хлеб. Молись, чтобы у меня это получилось!
— Буду молиться! — пообещал Морис.
Герольт мысленно обратился к Святому Духу с мольбой о помощи, уставился на лепёшку и полностью сосредоточился на том, что собрался сделать. На этот раз установить связь с таинственным источником внутри себя ему удалось быстрее, чем при первой попытке на «Калатраве». Казалось, силы его тела и воли теперь знали путь, на котором они должны объединиться, чтобы раскрыть божественный дар. Он чувствовал, что все другие мысли и ощущения покинули его, что из глубин его существа поднимается та священная сила, которой он был наделён в подземном святилище Аккона.
Герольт снова испытал мучительное жжение, охватившее его тело. Особенно сильно горел лоб. В тот же момент Герольт почувствовал сопротивление, которое оказывал хлеб, будто он трогал его и двигал вперёд собственной рукой. Пот градом катился по лицу и телу Герольта. Но он не снижал; внутреннего напряжения, и хлеб действительно начал двигаться.
