Беря в залог имущество поэта, следует отобрать у него хлыст и предостеречь, что он не должен пользоваться им до тех пор, пока не рассчитается с тобой по справедливости.
Атлас и алые одежды — для сына короля Эрина, и серебро на его ножны, и медные кольца на его клюшки для травяного хоккея. Сын вождя должен иметь цветные одежды и носить два цвета ежедневно, одно одеяние лучше другого.
Скандалы, безобразия, беззаконные смуты служили утешением Мишелю Эриссону в его зрелые годы, отягощенные подагрой.
Когда три горящие стрелы, описав дугу, долетели до середины озера и тот, словно блюдо Палласси, заполнился плавучими существами, а рабочие, стражники и прочий праздный люд стояли разинув рты и глазели на стремительно продвигающуюся вперед голову Лаймонда или же карабкались, наполнив шлемы водой, на горящую трибуну, Мишель Эриссон потрусил вприпрыжку, а затем понесся, совершенно позабыв о своей подагре, за стремглав удирающим коренастым Артусом Шоле.
Рыжебородый его не видел. Рыжебородый ловко, словно ящерица, соскользнул с дальнего края трибуны и бросился бежать, уворачиваясь и петляя, к дальнему берегу озера, туда, где громоздилось снаряжение, предназначенное, для вечернего маскарада, представляющее собой отличное укрытие. Мимо колесниц и гипсовых богов путь лежал к зверинцу, а за зверинцем начинались лес и свобода.
Артус Шоле бежал, опустив голову, мимо колес, мимо позолоченных фонарей для сатиров, петляя в лесу серых божеств. Юпитер закачался, и Эриссон, -взгромоздившись на повозку, прокричал с высоты своего наблюдательного пункта:
— Эй, болван безмозглый, липкая размазня, вознесись-ка лучше на небеса! Пора тебе вернуться назад, в Нимфей 32), так как, клянусь Богом, ни на одном земном пьедестале тебе не устоять!
И так как оскорбленный громовержец с грохотом упал, обнаружив притаившуюся за ним черную голову с рыжей бородой и вытаращенными глазами, скульптор издал рев, от которого подскочили все смотрители, и спрыгнул с повозки.
— Ко мне! Ко мне!
Клетка с голубями сломалась, и испуганная горлица, расправив крылышки, прильнула к его груди. Скульптор схватил ее.
— Это знак! Ной, мы спасены! Ко мне! Ко мне!
Вдали зарычал лев.
— А, киска! — воскликнул Мишель Эриссон и понесся быстрее лани, слыша впереди себя тяжелую поступь обезумевшего Шоле и первые недоуменные возгласы Тоша, Пеллакена и всего хитроумного штата Абернаси. — Кричите, кричите, как птица Геры 33), распустившая хвост! Я гоню к вам одного негодяя, которого следует насадить на вертел. — И, захохотав над своей собственной сомнительного толка остротой, он бросился вслед за Артусом Шоле, который огибал первую клетку.
Широкая спина скульптора была первое, что увидел О'Лайам-Роу, когда уже почти обсохший под солнцем и согревшийся греблей вместе с Фрэнсисом Кроуфордом добрался до берега. Эта же спина была первое, что увидел Абернаси, когда, удобно устроившись на могучей спине Хаги, подобно лотосу на листе, велел слону набрать полный рот воды и благословить из хобота почтенные седины Мишеля.
К этому времени поднялся невероятный переполох. Взрыв потряс зверинец, и без того обезумевший от людской беготни. Клетки рухнули, звери оказались на свободе: больная верблюдица смотрителя, леди весьма сварливого нрава, стряхнула со своей головы султан и трижды впилась желтыми зубами в мягкую часть какого-то несчастливца, забывшего об осторожности; карликовый ослик кричал до хрипоты; львята, дорогие сердцу Абернаси, выгнув дугой толстые рыжеватые спины, явились на развалины кухни полакомиться пролитым молоком.
Среди всего этого метался Шоле — кто бы узнал в нем дородного хвастуна, мастера-канонира, мужчину, что храпел прошлой ночью в горячей постели Берты. Заплутав в лабиринте палаток, клеток и павильонов, он то влипал в месиво еды, навоза и соломы, то наталкивался в проходах на служителей с вилами или негров с хлыстами; на его пути появлялись медведи, опоенные отваром из риса и тростника и готовые к выходу на арену; леопарды прыгали на цепи в ярде от его лица, обезьяны метко бросались камнями из клеток; ревели быки, трубили и топотали слоны, а за спиной его на тихом озере клубился черный дым, разгоралось невыносимо яркое пламя, взрывались петарды, взлетали огненные стрелы. В довершение всего Артусу Шоле пришлось выдержать неожиданное испытание — он встретился лицом к лицу со львом.
То был очень большой Лев, стриженый, с бархатной рыжевато-коричневой шкурой и кисточкой на хвосте. Умопомрачительная грива, позолоченная, достойная кардинала или канцлера, обрамляла тупую, в форме тюльпана, морду, на которой выделялся тонкий, словно шрам, рот и бледно-золотистые глазные яблоки. Рот открылся, обнажив розовое небо: лев зарычал.
У Шоле под боком была клетка. Он подпрыгнул и принялся на нее карабкаться; влажные руки скользили по металлу. С трудом продвигаясь вверх, он заметил, что узкие зловонные проходы между клетками пусты. Вглядевшись в даль, Шоле обнаружил причину — зверинец был окружен. Кто-то сыскал добровольцев, которые не прочь были позабавиться, и кольцо стражников, смотрителей, погонщиков слонов, мальчиков-водоносов быстро сжималось; солнце сверкало на оружии. Ближе всех виднелась седая голова человека, гнавшегося за ним; неподалеку — голова смотрителя в тюрбане, а следом — две других, одна светлая, другая чуть с рыжиной.
— Ха! Плаваешь ты словно синебрюхая гадюка, но куда же ты подевал Робина Стюарта? — бросил через плечо неотрывно следящий за событиями Мишель Эриссон, обращаясь к Лаймонду, когда тот, запыхавшись, вырвался вперед. Кожа у корней седых волос скульптора порозовела от натуги.
Лаймонд, с высохшими волосами, дыбом торчащими на голове, с чьей-то шпагой наготове, попросту отмахнулся.
— Предоставим ему идти своей дорогой еще пять минут… Боже, Мишель, в последние полчаса у меня было слегка ограниченное свободное время. Да и какая теперь разница? Шоле, можно сказать, схвачен с поличным. Д'Обиньи не сможет на сей раз возложить вину на Стюарта, не сможет опровергнуть показаний Бека и Шоле — да и Пайдара Доули мы заставим повторить то, что сказал ему Стюарт. Вина лорда д'Обиньи очевидна.
Мишель Эриссон с копьем в окостеневшей руке внезапно остановился.
— Но Стюарт не знает об этом. Он позвал тебя, а ты не пришел. По правилам Стюарта это означает нож тебе в спину. Если ты не хочешь, чтобы три королевы оплакивали своего любимца, мой тебе совет — пойди разыщи его. И как можно скорее.
Эту точку зрения разделял и О'Лайам-Роу.
— Это правда, Фрэнсис, он парень странный, неистовый, а теперь взбешен, и не без основания. Ты будешь выглядеть полным дураком, если сейчас с тобой или с твоей бесценной королевой произойдет несчастный случай.
