— Это правда, Фрэнсис, он парень странный, неистовый, а теперь взбешен, и не без основания. Ты будешь выглядеть полным дураком, если сейчас с тобой или с твоей бесценной королевой произойдет несчастный случай.
— Хорошо, дайте мне чем-нибудь прикрыться, — сдался наконец Лаймонд. — Раз уж вы такие чертовски речистые… Я, конечно, собирался пойти, как только мы поймаем Шоле, но только не голым…
Он натягивал на себя обрызганную слоном тафту Мишеля, когда раздался львиный рев. Беззубый рот Абернаси на дочерна загорелом лице расплылся в довольной улыбке.
— Да, это Бетси! — воскликнул он. — Бетси, голубка моя! Бетси, моя кочерыжка! Ты поймала его, Бетси, милочка?
Артус Шоле, которому оставалось еще около четверти пути до верха клетки, где жили шимпанзе, оказался вдруг крепко пришпиленным двумя волосатыми лапами. И тут он увидел маленькую фигурку в тюрбане, пританцовывающую в проходе, увидел, как лев повернул огромную голову, а смотритель подошел и ласково почесал его за ухом. Лев замурлыкал.
— Цветик мой, прелесть моя, — сказал индиец. — Как насчет поцелуя старой мамуле?
Последовал звук чудовищного лобзания.
— Бой мой, — сказал Лаймонд, останавливаясь вместе с Эриссоном и О'Лайам-Роу. — Матушка стоит дочурки.
— Eh, tiens [47], а вон Шоле, как говяжий бок, висит на клетке. Эй! — Довольный Эриссон помахал руками, чтобы привлечь внимание жертвы, а Абернаси, встретившись взглядом с Лаймондом, дунул в свисток. Сбежались загонщики. Обезьяна, напуганная громким звуком, разжала руки. Шоле, у которого голова кружилась от изнеможения и безысходности, поколебался с минуту, затем вдруг одним махом взобрался на крышу клетки.
У ее подножия Мишель Эриссон, скрестив на груди руки и откинув голову, рассматривал все увеличивающуюся толпу. В конце концов взгляд его остановился на спокойном лице Лаймонда. Лоб под роскошной шевелюрой на мгновение наморщился.
— Мои поздравления от… семьи Эриссонов, — сказал он.
Вокруг него друзья хранили молчание. Над ним, скорчившись в клубах дыма, плывущих с озера, Артус Шоле безмолвно взирал в лицо своей судьбе. Ему некуда было бежать, он больше ничего не мог сделать — только потянуть время, но тем не менее все-таки встрепенулся и безрассудно бросился прочь. А следом над площадкой беззвучно пролетела стрела с серым оперением — и это означало, что Шоле вот-вот навсегда утратит способность бегать.
Стрела, выпущенная поверх голов всей честной компании, вонзилась прямо в горло Шоле. Он повернулся, согнулся, как ивовый прут, и рухнул с клетки, а пока он падал, обезьяны хватали его за пуговицы. Затем, словно где-то прорвало запруду, проходы между клетками стали заполняться лучниками в белых с серебром одеяниях; сверкнула сталь. Они просочились между служителями, между головами влажными и головами в тюрбанах, оттеснили их, проложили путь к маленькой группе, стоявшей у тела Шоле, и окружили ее. Затем привычные к такому делу руки словно рычаги опустились на влажные плечи Лаймонда, вырвали у него шпагу, вцепились в него мертвой хваткой и развернули навстречу вновь прибывающему потоку. Солнце сверкало на белых плюмажах, обнаженных клинках и серебряных с золотом полумесяцах лучников королевской гвардии, которые постепенно заполняли проходы и оттесняли смотрителей королевских зверинцев, оставляя ровно столько места, чтобы смог пройти капитан королевской гвардии, широкоплечий, красивый, в изящном, безупречно чистом костюме.
— Именем короля, — провозгласил Джон Стюарт д'Обиньи приятным голосом, с видом храмового божества, опустившегося до общения с оборванным бунтарем. — Короля, чьим презренным узником ты являешься… Возвращайся в свою тюрьму и дожидайся праведного суда.
Лаймонд звонким веселым голосом сказал смотрителю:
— А вот и пара для твоей верблюдицы, приятель.
Мишель Эриссон потерял голову, так как не только голова его была задействована. Пока Лаймонд говорил, Абернаси с легкостью, выдававшей большой опыт, разгадал его мысли и, сделав шаг вперед, дал дорогу льву. Лев зарычал. Руки, сжимавшие Лаймонда, ослабили хватку, и он, вероятно, воспользовался бы представившейся возможностью, если бы его не опередил Эриссон. Скульптор выхватил шпагу из ножен соседа и направил ее прямо в лицо лорду д'Обиньи.
— Ах ты, неотесанный болван! Для того ли я заманил этого парня Шоле в ловушку, используя свой ум, свою сноровку, свои искалеченные подагрой ноги, чтобы ты прикончил его, словно свинью на мясо? Я тебя разрублю! Я отобью этот чудный носик, словно ручку от чашки, пусть меня после этого хоть в кипятке сварят. — И ослепленный яростью, он набросился на его милость, размахивая шпагой.
Стражи, отпустив пленника, ринулись вперед, но Лаймонд опередил их и быстро выхватил шпагу из рук разъяренного скульптора.
— Ради Бога, Мишель, по закону он прав. И ждет только случая, чтобы убить.
В одном он опоздал — Эриссон, кипя от злости, отступил, не пролив крови, но д'Обиньи, готовый сражаться за свою жизнь, не собирался отпустить обидчика так легко. Едва Лаймонд вырвал у Эриссона клинок, Джон Стюарт выступил вперед в своем великолепном одеянии и, горя жаждой мести, нанес сильный удар, нацеленный прямо в ноги скульптору.
Шпага была все еще в руке Лаймонда. Он парировал удар, защищая Эриссона, и клинки, точно колокола, зазвенели друг о друга. Затем Лаймонд отскочил назад, крепко сжимая шпагу. В синих глазах читалась угроза.
Лорд д'Обиньи заколебался, замешкался. И прежде чем кто-либо попытался обезоружить Лаймонда, тот поднял шпагу и отбросил в сторону — клинок с бряканьем покатился по земле. Эриссон стоял, тяжело дыша, О'Лайам-Роу удерживал его за руку, но никто так и не тронул скульптора.
Лаймонду снова связали руки, и сеньор д'Обиньи огляделся. Толпа увеличивалась. То, что произошло внутри тесного круга лучников, не было ведомо публике: только убийство Шоле видели все, но оно было оправдано для тех, кто, в отличие от лорда д'Обиньи, не понимал, что у преступника не было ни малейшей возможности бежать. Точно так же казалось разумным схватить беглого злодея, как бы он ни проявил себя, — ему положено вернуться в темницу и уповать на милосердие короля.
Но все же парень разыграл смелое представление — толпа всегда в восторге от подобных зрелищ.
— Эй, ты, — обратился лорд д'Обиньи к Абернаси, — есть ли здесь какой-нибудь шатер, который мы могли бы использовать?
Сморщенное, как орех, лицо словно раскололось. Смотритель ответил на урду, затем повел его милость, лучников и пленника к большому шатру, где размещались слоны.
— Хорошо. Мы останемся здесь, — сказал лорд д'Обиньи, окидывая взглядом ряды могучих спин, — пока не очистят зверинец и берег озера. Затем, Кроуфорд, тебя доставят обратно в камеру.
