– О-ля-ля!
Да, в самом деле эффект. Из разделённого бочонка выкатился тяжёлый шар, который, летая внутри, отжимал защёлки. Но наш с Готлибом шар был кован из железа, затем зашлифован напильниками. А этот же, перед нами, весомо и грубо сиял литым золотом.
– Своеобразный какой контр-подарок, – катнул шар по столу Готлиб.
– Да, – сказал Давид, беря его в руки. – Несомненное золото.
– Понимаешь теперь, – улыбнулся я Эвелин, – этот Август с какой всячинкой?
– А он… не напугает детей?
– После Милого Слика?!
– Ах, да.
И мы поехали в город.
Возле гостиницы ровным рядом, вздев к небу костлявые руки-оглобли, стояли шесть экипажей. Никого не встретив ни у дверей, ни в холле, мы поднялись к указанному посыльным номеру. Я подошёл к двери. Успокоил дыхание. Трижды отчётливо постучал. Приглашающего восклицания не последовало, но прозвучали шаги – и он открыл дверь.
– Всё такой же, – мгновенно узнав его и расплывшись в улыбке, произнёс я. – В грубой одежде, без возраста, среднего роста.
Он кивнул, отступив. Когда я переступил через порог, протянул руку.
– Сам приехал. Приятно.
Сделал жест к дивану. Я прошёл. Сбоку встали и поклонились два человека в неанглийских жёлтых одеждах. Балахоны в пол, капюшоны откинуты.
– Ах, Август! Какое чудо! Ты и нелгущих монахов с собою привёз!
И, отворотив свой путь от широкого пухлого дивана, я быстро подошёл и по очереди обнял бывших полурабов-полуслуг Джованьолли.
– Рады видеть вас в добром здравии, мистер Том, – раздался ещё один голос.
Я обернулся. В дверь входил человек с подносом, на котором имелись два бокала с водой, фиал с лимонами, лёд в блюде.
– Здравствуй, Глабр! – узнал его я.
Он на ходу поклонился. Подошёл к столику, водрузил на него поднос. Быстро разрезал лимоны, выжал половинки в бокалы, со звоном побросал лёд. И уже тогда мы с Августом сели на диван и принялись пробовать лимонад.
– Экипажи перед гостиницей твои?
Он кивнул.
– Нагружены тяжело. Рессоры почти прогнулись. Вывез с Адора свою коллекцию и пиастры?
Скупо улыбнувшись, Август слегка наклонил голову. Спросил:
– Ты, я слышал, замок купил?
– Да, по случаю. Хороший лэнд, и просторный, и компактный в то же время. С тобой человек – сколько?
– О, нет. Я селиться у тебя не намерен.
– Отчего же? На время хотя бы…
– Нет, Том. Главный в замке должен быть только один. В моём был я. В твоём – ты. А вместе такие люди не уживаются.
– Позволь поправить, – я потянулся и поставил бокал на столик. – Да, только один должен быть главный в замке или ещё где бы то ни было. И главный этот – Господь Бог. Все же остальные – и ты, и я, – всего лишь его слуги.
– Поразительно! – чуть оживившись, сказал он и взглянул на сидящих на стульях монахов. – Вот эти мне каждый день твердят то же самое. Того и гляди – поверю.
– Именно то мы и говорим ему, – спокойно и миролюбиво улыбнулся один из монахов. – Кто отмечен хварной – должен следовать хварне.
– Это ещё что такое? – я внимательно посмотрел на него.
– Одушевлённый луч Солнца, прилетающий в человека, который своими предшествующими делами и жизнями создал в себе способность такой луч принять. Луч, который делает человека удачливым во всех делах, ясновидящим, изобильным. Он отчётливо различает причины и следствия, и от того мудр в решениях, успешен в талантах и для врагов своих недосягаем. Вот как живой пример перед нами, Томас Локк, барон Шервуд.
– Что это вы говорите? – я недоумевающе приподнял плечи. – Какой во мне одушевлённый луч? Что за хварна?
– Я думаю, – медленно и тихо ответил мне второй монах, – твоя хварна в том, чтобы вставать на пути у людей и направлять их судьбы к спасению, доброте, справедливости, счастью. Для этого Бог послал тебе живой луч Солнца. И, поскольку ты уже несколько раз трудолюбиво разворачивал судьбы людей к Солнцу, тебе удалось преодолеть и ночных убийц Хумима, и тёмного демона Джованьолли, и яростного Хосе с его людоедами-псами. Даже выстрел, направленный твёрдой рукой, бросил пулю не в грудь тебе, а в лезвие Крысы.
– Откуда это известно?
– Много открыто взору того, кто не первую жизнь служит Солнцу. Вот, например, твоя жена Эвелин однажды дала тебе письмо с просьбой вскрыть в указанное на нём время. Ты положил его в ящик стола и забыл. Время давно прошло, а письмо тобой всё ещё не раскрыто.
Должно быть, я выглядел презабавно в эту минуту. Август негромко, и, мне показалось, с подстаныванием, рассмеялся:
– Вот так вот и мне они иногда преподносят подарки. Неделями напролёт бормочут: «ананке! Ананке!»
– А это ещё что такое? – я усилием воли заставил себя стереть изумление с лица и закрыть рот.
– Ананке – это невидимый смерч, который сметает с Земли тех людей, кто принял хварну, но или не содействует ей, или употребляет во зло. Как вот наш милый и добрый друг Август.
– Он тоже отмечен хварной?
– Да, очевидно.
– И это они мне твердят много дней, – снова рассмеялся Август, – но не говорят – в чём эта моя хварна.
– Не говорили, чтобы не лишить тебя счастья самому постигнуть смысл Божественного тебе дара. Но сейчас, если желаешь, – услышишь.
– Ну, раз уж Тому сообщили, то скажите и мне.
Монах склонил голову, помолчал. Спросил тихо:
– Ты, Август, собрав неимоверное количество денег, на что стал их тратить? На развлеченья? На женщин? На роскошь?
– Нет, – он отрицательно покачал головой.
– Тогда чего именно ты добивался всем мощным своим существом? Что создавал? На что употреблял азарт, трудолюбие, силы? Кто твой Бог?
И Август, помедлив, уставился взглядом в пространство перед собой и твёрдо сказал:
– Мой Бог – порядок.
– Так просто! – очень доброжелательно рассмеялся монах. – Твоя хварна – быть мастером места, или, как говорили в древней Греции, – гениус лоци. Подводить под свою власть какое-то место, в зависимости от опыта – или дом, или улицу, или город. И создавать в этом месте мир гармонии, порядка, безопасности, красоты. И ты так сделал, но в доставшемся тебе месте отбросил всё, кроме порядка. Этот порядок исправно работал, принося тебе колоссальные деньги. Да, да. Но где любовь?! Где гармония?! Где красота?! К тебе текли страшные, кровавые деньги. И притащили с собой ананке. Невозможно убедить даже того, кто очень доверчив, что пришёл всего лишь один человек и смёл с Земли неодолимую крепость, твой Город, внезапно и страшно, в одну секунду. К слову, твоими же пушками. Ты говоришь – дикая и безсмысленная случайность. Мы говорим – закономерный и предсказуемый ананке.
– И… Что же делать? – медленно, устало проговорил он. – Куда везти эти гинеи, дублоны, пиастры?
