Ричард рассмеялся — хвалы военным талантам всегда были ему приятны.
— Я бы с удовольствием присвоил себе всю славу освободителя Яффы, особенно раз французов не было поблизости. Но нам сильно на руку сыграло разложение саладиновой армии. Его воины воюют уже много лет, они устали, стосковались по дому и негодовали, потому как со дня моего прибытия под Акру почти не имели шансов пограбить. А солдаты, даже ведущие священную войну, все равно надеются на прибыток.
Король насыпал себе порцию кедровых орешков.
— Противостоящие нам турки не выразили желания сражаться. Они с таким азартом грабили город, что даже не обратили внимание на происходящее на берегу. Вчера нам повезло во многих смыслах, вот только не знаю, как долго еще можем мы рассчитывать на удачу. В данный момент укрепления Яффы способна одолеть даже шайка решительно настроенных монахов!
— Только если эти укрепления не защищает Малик-Рик! — пошутил Андре. Удостоившись скептического взгляда со стороны Ричарда, рыцарь не сдался. — Не нужно ложной скромности, кузен. Ты снискал репутацию своей безумной храбростью и отвагой на поле боя, поэтому ни один благоразумный человек не пожелает скрестить с тобой меч. Даже я не захотел бы!
— Я бы предпочел не строить план спасения на этом, Андре. Правда в том, что мы оказались в глубокой яме, и остается только уповать, что собственные заботы помешают Саладину выкопать нас. — Ричард поерзал неуютно. Как и у большинства соратников, тело его ныло и болело после вчерашней битвы.
Перехватив озабоченный взгляд племянника, он поспешил успокоить его.
— Я тот еще упрямец, Генрих, и обязательно найду способ вытащить нас: тебя, меня самого, моих людей. У меня нет намерения потерпеть поражение или умереть в Святой земле. Я ни за что не доставлю этой французской сволочи такого удовольствия!
Абу-Бакр вернулся к Ричарду с посланием от Салах ад-Дина, и переговоры начались. Султан настаивал, что раз Яффа теперь опустошена, Ричард должен ограничиться владениями от Цезареи до Тира. Король выступил с хитроумным контрпредложением: у франков есть обычай, когда сеньор дает землю вассалу, который соглашается служить ему при необходимости. Если султан пожалует ему Аскалон и Яффу, Ричард обещает ему вернуть их по требованию и предлагает взамен свои военные услуги, «ценность которых тебе хорошо известна». Тогда Салах ад-Дин предложил поделить два города: Яффу отдать Ричарду, а Аскалон забрать себе. Ричард поблагодарил его за уступку Яффы, но настаивал и на Аскалоне, поскольку на его восстановление он потратил целое состояние. Более того, если султан согласится, король обещает заключить в шестидневный срок мир и отбыть в собственные земли. Если же нет, останется тут на зиму и продолжит войну. Салах ад-Дин ответил, что не может уступить Аскалон. И если Ричард, будучи молодым человеком во цвете лет, в пору жизни, когда все стремятся к удовольствиям, согласен оставаться вдали от семьи и родного дома, то «насколько проще будет провести мне зиму, лето, а за ней еще зиму здесь, в моих собственных владениях, в окружении сыновей и близких». Он уже старый человек, заявлял султан, и давно пресытился мирскими наслаждениями. Ему не составит труда пересидеть английского короля, ибо он служит Аллаху, а что может быть важнее этого?
С Аскалоном, по-прежнему преграждающим путь к миру, переговоры зашли в тупик. К этому времени султан узнал, что подкрепления франков застряли в Цезарее, без шансов продвинуться вперед. Когда ему сказали, что Ричард заперт в Яффе с небольшим отрядом рыцарей, Саладин понял, что ему представляется редчайшая возможность. Если английский король будет взят в плен или убит, сарацины выиграют эту войну.
ГЛАВА XVIII. Яффа, Утремер
Август 1192 г.
В обычных обстоятельствах Генрих спал чутко. Но в минувшие два дня шли работы по ремонту городских стен. Все физически пригодные мужчины, начиная от Ричарда и последнего солдата, трудились не покладая рук. Поэтому во вторник вечером граф рухнул в кровать, чувствуя боль в каждом из ноющих мускулов. Услышав крики, он поначалу решил, что это ему снится, и полностью очнулся, лишь когда в шатер ворвался один из его рыцарей и сообщил, что на них напали.
Никогда граф не облачался так быстро. Не став возиться с кольчужными штанами, он надел куртку, кольчугу, шлем и, выскочив наружу, угодил в средоточие хаоса. Мельтешили люди, некоторые полуодетые — кое-кто даже брэ не успел натянуть, — из доспехов на них были только стеганные кафтаны. Все сжимали оружие и отчаянно оглядывались в поисках врага. Заметив Моргана и Рауля де Молеона, Генрих устремился к ним. Морган слышал, что один генуэзский арбалетчик рискнул выбраться за пределы лагеря, чтобы отлить, и заметил, как лучи восходящего солнца играют на шлемах и щитах приближающейся армии. Рауль поделился молвой, что сарацины разделились на два отряда: один намеревается захватить короля, другой — взять Яффу и отрезать крестоносцам путь к отступлению. К ним присоединились братья де Пре. По их словам, войско ведет сам Саладин, а воинов там столько тысяч, что на спасение уповать не стоит. Не зная, кому верить, Генрих отправился на поиски дяди.
Ричарда он наконец нашел в окружении арбалетчиков и пехотинцев. Подобно Генриху король был без кольчужных штанов, но это было единственным свидетельством внезапной побудки. Львиное Сердце выглядел островком спокойствия посреди бушующего моря, и одного его самообладание притягивало людей, внимавших каждому слову вождя.
— Вот что вы должны сделать. Опуститесь на правое колено и согните левую ногу. Щит держите в левой руке, копье — в правой. Уприте древко в грунт так, чтобы острие находилось на уровне лошадиной груди. — Тут Ричард повернулся к арбалетчикам. Он обращался к генуэзским и пизанским сержантам, а переводили своим подчиненным. — Первый стрелок должен располагаться потали двух копейщиков, чтобы укрываться за их щитами. Второй стоит за спиной у первого, тетивы у обоих на взводе. Как только один выстрелит, другой передает ему оружие, и так далее.
Король редко разжевывал свои приказы до такой степени, но он понимал, что, когда рассудок воинов затуманен страхом, единственная надежда на спасение кроется в четком понимании ожидаемых от них действий. Сейчас был именно такой случай. Солдаты переглядывались и кивали, некоторые улыбались. когда до них доходила его мысль. Государь повернулся. чтобы подозвать рыцарей, но тут из строя копейщиков раздался робкий возглас:
— А это... это действительно сработает, милорд?
Нетерпеливо обернувшись, Ричард увидел, что говоривший был совсем юнцом — таким бледным, что веснушки казались на лице шрамами, а в голубых глазах светились мольба и едва сдерживаемый ужас.
— Конечно, сработает, парень, — в сердцах отозвался король, будто удивился самой необходимости задавать такой вопрос. — У лошадей ведь есть глаза и мозги, не так ли? Или ты считаешь, что они мечтают нанизаться на твое копье? Будь ты лошадью, ты бы хотел этого?
Хлопнув малого по спине, он подмигнул и усмехнулся, и когда мальчишка с натугой улыбнулся в ответ, с облегчением выдохнул, ибо нет ничего заразнее паники.
Отвернувшись от арбалетчиков и копейщиков, Ричард обрадовался, увидев в паре шагов Андре, Лестера и Генриха, потому как отпадала необходимость искать их — с каждой минутой армия Саладина приближалась к лагерю.
— Слыхали, значит? Я хочу, чтобы рыцари построились как копейщики, а верховые усилили линию, сосредоточившись у церкви Св. Николая. — Соратники смотрели на него так удивленно, что он смолк. — В чем дело?
— Баррикада из людских тел, ощетинившаяся копьями. Это чертовски гениально! — Андре смотрел на Ричарда так, словно в первый раз видел. — Как ты додумался до этого?
— Не я. Это оборонительная тактика сарацин. — Ричард мрачно улыбнулся. — Я не такой гордец, чтобы не уметь учиться у противника. — Он кивнул, приглашая их подойти ближе, и понизил голос. — У нас сорок пять рыцарей, но всего одиннадцать лошадей. Взятые у сарацин годятся для боя, но остальные суть вьючные, упряжные животные да клячи. Но что-то лучше, чем ничего. Я отдам их лучшим наездникам. Вы трое, разумеется, потом Гуго де Невилль, Гийом д’Этанг, Рауль де Молеон, Жерар де Фурниваль, Роже де Сати...
