– Да, похоже, не обманываешь ты, путник. Такое из головы не сочинишь, не запишешь. Знаешь, давай-ка мы сейчас на стол соберем, пообедаем, да ты нам все поподробнее расскажешь, как там и что.
– Чего б не рассказать, особливо если покормите, – улыбнулся купец.
– Не сумлевайся. – улыбнулся в ответ боярин и повернулся к стражнику: – Трофимка, закрывай посольство да крикни в кухню, чтоб обед собирали.
Усач кивнул и вышел, пригнувшись в дверях. Через некоторое время повязанная платком баба внесла стопку мисок, из дерева точеных, медные стаканы, ложки, вилки. Расставила все по столу. Другая, постарше, торжественно поставила посередь стола запотевший штофик с хмельным медом, положила рядом краюху свежего, только из печи хлеба ржаного. Третья принесла на ухвате котелок с варевом.
Тарелок и стаканов было по четыре, но отсутствующего ждать не стали. Посол дал знак, бабы налили по стаканам напиток, плеснули в миски суп из говядины, приправленный разными овощами. У Афанасия потекли слюни, он уже много лет не едал иного мяса, кроме баранины сухой, да и по репе соскучился.
– Ну что, за возвращение путешественника бывалого, – провозгласил посол.
Чокнулся с каждым по очереди и выпил залпом. Дьячок и купец последовали его примеру. Потом дружно погрузили ложки в горячий суп и начали хлебать, заедая ароматными горбушками. Очень скоро Афанасий заскреб ложкой по дну. Боярин подал знак одной из девок, и купцу налили добавки. Под очередной тост закончилась и вторая порция.
– Ну что, супчику еще? – спросил раскрасневшийся посол. – Или кашки наваристой?
– Ох, боюсь, кашку я не осилю, – ответил Афанасий, чувствуя как бурлит в животе. – Отвык я по-людски трапезничать.
– Эх, вчера, жаль, не пришел, такая ушица была, – аж зажмурился от воспоминаний посол. – Кстати, и я насытился уже, тогда пусть закуски несут, для разговору, – произнес он, ни к кому в частности не обращаясь.
На столе тут же появились моченые огурчики, грузди в маринаде, яблочки местные, в сахаре и без, орешки и сласти. Тут и вилки пригодились, а под грузди не грех было и выпить. И поговорить.
Прерываемый лишь редкими возгласами восхищения и удивления, рассказал им Афанасий про свои хождения. И про то, как в кумирне языческой был, и про то, как с обезьянским царем справился, и как его заставили города индийские приступом брать и что из этого получилось, и про приключения в эфиопских землях.
Умолчал, правда, о недоразумении с послом московским да про Михаила с его книжицей и заданием, да про то, что добыл зелье булатное, от греха. Чай, Москва не Тверь, неизвестно, как отнесутся к военному секрету, что он в другой город несет. Да про Лакшми, но эти воспоминания он хотел оставить только в своем сердце.
Проговорили до темноты.
– Ну, а дальше что делать хочешь? – спросил посол, когда Афанасий закончил свой рассказ.
– Домой бы вернуться, – пробормотал купец. – Ничего больше не желаю.
– Что ж, теперь-то оно дело нехитрое. Отсюда караваны торговые часто ходят, оборот у нас большой, товару много. Что называется, любой караван выбирай, скоро вот гости[52] богатые Степан Васильев и Григорий Жук на Москву уходят, отторговались, к ним можешь присоседиться. А хочешь, меня дождись, мне тоже скоро в Москву надо, посольство Довлетек-мурзы сопровождать, да и вообще, сворачивать тут все, – неожиданно грустно закончил он.
– Что так? – удивился купец. – Дела вроде на лад идут.
– Дела-то да, – вставил слово дьячок. – Но ходят слухи, что султан тюркский на Кафу глаз положил, чуть ли не воевать ее собирается. А там, куда янычары придут, другим не выжить.
– Ну, тогда конечно, – покачал головой Афанасий. – Тут их и так…
Посол и дьячок молча покивали головам, соглашаясь.
– Так вот, соберется вскоре караван и вдоль Днепра пойдет на Киев, оттуда на Смоленск, а там уж и до Твери недалеко. Денег много не дам, князь посольства не больно-то казной жалует, но на еду хватит. Тут уж чем могу.
– От чего ж по Днепру? Через Дикое поле не прямее ли будет? – удивился купец.
– Прямее. Но то владения Золотой Орды. А в прошлую осень хан Ахмат пошел на Русь со всей силою ордынскою и бился под Алексиным на Оке с русскими князьями, которых Иван собрал под свою руку. Не победил, убрался битой собакой, но обиду, небось, затаил. После того мы той дорогой торговые караваны не пускаем.
– Ну что ж, через Киев, так через Киев, – пожал плечами Афанасий. – Месяц туда, месяц сюда. Теперь уж роли не играет.
– На том и порешим. Иди пока, обмойся с дороги, а я велю тебе постелить. Девки проводят.
– Спасибо тебе, посол, – в пояс поклонился Афанасий Никите Васильевичу, – за доброту, за внимание.
– Да полно, полно, выпрямись, купец тверской, – пробормотал слегка смущенный боярин. – Мы ж сюда поставлены не только с погаными[53] договариваться, а и своим помогать. Ну, иди уже. Не мети пол бородищей.
– Спасибо еще раз! – пробормотал Афанасий, горло которого опять перехватило. На этот раз слезами благодарности. Он повернулся и вышел, сопровождаемый вездесущим белокафтанным.
– Что, помог тебе посол? – спросил Трофимка купца.
– Обещался. Хороший он у вас человек.
– Превосходный. Поклоны перед образами бьем, чтоб здоровья ему прекрасного и долгих лет было. А ты вон туда поворачивай, там мыльня вроде итальянской устроена, а баня – уж не обессудь, завтра. Да быстрее постарайся, потемнеет скоро, а за дрова и свечи местные много дерут.
– Спасибо! – в какой уж раз за этот день произнес Афанасий и направился в мыльню.
* * *
Дверь в горницу посла скрипнула, в узкую щель проскользнул старый дьяк, повадками и шевелящимся носом похожий на крысу.
– Ба, Дмитрий Петрович пожаловали, – шутливо поприветствовал его посол, – где пропадали? Жаль, что так поздно возвернулись – человек тут к нам пришел любопытнейший. Сказывает, хаживал за три моря. Столько повидал, столько нарассказал – голова кругом.
– Слышал я его россказни, – проговорил дьяк сипло.
– Слышал? Да как? Подслушивал, что ли? – удивился боярин. – Зачем так, почему не открылся? С нами в горнице не посидел?
– Были причины, – хмыкнул дьяк. – Знаю я этого человека. Сталкивался с ним в Шамахе, когда при Василие Панине состоял.
– Панин? Знакомое что-то. Это тот, что в посольство к Ширван-шаху был отправлен да начудил там чего-то, его и отозвали?
– Да, тот самый. Только не чудачества то были. Пришли к нему как-то люди, купцами тверскими пограбленными в дороге назвались. Принял их Василий по доброте душевной. А оказалось, лазутчики они князя Михаила Борисовича тверского и воры. И посольство наше разорили, и Ширван-шаха обнесли да чуть жизни не лишили. После того отношения с Москвой сильно разладились, сам понимаешь, а Василий теперь в деревеньке своей догнивает, ко двору Иваном не пущаемый. И я из-за него, ирода этого, три года по разным приказам мыкался, чуть в писцы разжалован не был.
