По пути им попалось каноэ с шестью молодыми людьми; пятерых из них, поднявшихся на адмиральский корабль, Колон велел задержать, чтобы взять с собою в Испанию.
У него было уже достаточное число мужчин; теперь ему хотелось добыть такое же количество женщин, ибо он полагал, что благодаря этому индейцы будут чувствовать себя значительно лучше и легче усвоят испанский язык. И он вспомнил, что португальцы в те времена, когда обследовали Гвинею, вывозили в Португалию множество негров, чтобы те, выучившись португальскому языку, по возвращении в родные места восхваляли бы все виденное ими в заморской земле. Но из этого португальцы не извлекли никакой выгоды. Дело в том, что вначале они ловили только одних мужчин, считая, что их легче перевозить, чем женщин; а это повело к тому, что, возвратившись на родину, пленники немедленно исчезали, не оказав никаких услуг, поскольку у них, очевидно, сохранялись дурные воспоминания о долгих месяцах воздержания и одиночества.
Адмирал отправил отряд матросов к замеченным им на берегу хижинам, и, как записал в тот день у себя в тетради, «они доставили ему шесть голов женщин, не то девочек, не то взрослых, а также троих детей».
Колон вел счет индианкам «по головам», как это принято у пастухов при подсчете их стад. В ту же ночь «к кораблю подплыл на плоту муж одной из захваченных женщин и отец этих троих детей, одного мальчика и двух девочек, и сказал, что он просит позволения остаться вместе с ними; он мне очень понравился, и теперь они успокоились и довольны, так как все они, кажется, родственники; а человеку этому лет сорок пять».
Становилось холодно, и по этой причине Колон счел неразумным держать курс на север. А между тем, пойди он на север, он в два дня мог бы достигнуть Флориды. Мысли его, однако, были всецело поглощены юго-востоком и загадочным островом, называвшимся не то Бабеке, не то Бойо.
На берегу каждой бухты, в которой у них бывали якорные стоянки, и на расположенных поблизости островах адмирал ставил большие деревянные кресты. Пока корабли стояли на якоре, с них спускали лодки со всякою рыболовною снастью, и в спокойные воды забрасывались большие сети; в те же часы корабельные слуги и юнги усердно ныряли, чтобы осмотреть лежавшие на дне раковины. Они охотились за жемчужницами, то есть «устрицами, — как записал в своем дневнике адмирал, — в которых родятся жемчужины; они находили множество таких раковин, но без жемчуга, и я приписываю это тому, что для жемчуга время еще не наступило, так как я думаю, что его пора — это май и июнь».
Моряками, наряду с множеством других рыб, была поймана также рыбина, казавшаяся «настоящей свиньей; повсюду ее покрывала жесткая чешуя, и незащищенными у нее оставались лишь глаза и хвост, да еще внизу на брюхе отверстие, через которое она извергала свои испражнения». Всех редкостных животных, извлеченных из моря и пойманных на суше, испанцы засаливали, чтобы сохранить их до возвращения в Испанию и показать королевской чете.
Им встретились, кроме не умеющих лаять собак, еще кое-какие небольшие четвероногие, которые были при случае лакомым блюдом индейцев, по своей нерадивости довольствовавшихся растительной пищей. Одни из этик зверьков назывались гути; как по виду, так и по размерам они походили на крыс; другие, кори, были вроде маленьких кроликов с очаровательно расцвеченной шкуркой. Колон не хотел возвращаться к острову Исабеле, хоть и был поблизости от него, из опасения, как бы не убежали взятые им на Гуанаани индейцы, которых он собирался доставить в Испанию. Благоразумнее было плыть к Бойо, или, что то же самое, к Бабеке. Адмирал начал уже ощущать соседство этих богатых золотом стран. Дул встречный ветер, на море было волнение, и, тем не менее, день ото дня холод чувствовался все меньше и меньше. Несмотря на близость зимы, становилось теплее. А Колон, подобно многим своим современникам, был убежден, что зной и золото — неразлучные спутники и что залежи его всего изобильнее в жарком поясе.
В среду 23 ноября три корабля отдалились от берегов Хуаны и взяли курс на остров Бойо, или Бабеке, все еще считавшиеся одной и той же землей. Лишь несколькими неделями позже, после открытия острова Гаити, окрещенного Колоном Эспаньолою, он стал делать различие между Бойо и Бабеке. Под Бойо стали понимать Эспаньолу, или Гаити, а прославленный остров Бабеке, который, как золотая и вечно ускользающая мечта, всегда оставался где-то вдали, адмирал отождествил с островом, который впоследствии был назван Ямайкою.
Три корабля плыли в обычном порядке. «Пиита», наиболее быстроходная и лучше других управляемая, шла впереди, на значительном расстоянии от двух остальных каравелл, используя свою быстроходность, чтобы отклоняться то в ту, то в другую сторону, без риска быть обогнанной другими судами, и расширять таким образом радиус своих наблюдений.
К вечеру третьих суток этого плавания значительно похолодало, да и море изрядно разбушевалось, и адмирал внезапно решил повернуть назад и возвратиться к пункту отправления, отложив путешествие к острову Бойо, или, иначе, Бабеке, до установления более благоприятной погоды. Он немедленно приступил к исполнению своего внезапно возникшего замысла, повернул корабль и велел поднять на мачтах сигнальные фонари, оповещавшие о предпринимаемой им перемене курса.
«Нинья», не обладавшая быстроходностью «Пинты» и по этой причине шедшая всегда рядом с «Санта Марией», повторила маневр флагманского корабля и последовала за адмиралом, пустившимся в обратное плавание. Что касается «Пинты», ушедшей вперед на шестнадцать миль, то на ней не видели сигнальных огней «Санта Марии» и продолжали плыть в надвигавшейся темноте, не давая себе отчета в том, что они все больше и больше удаляются от остальных кораблей флотилии и теряют их из виду. Истинным виновником случившегося был Колон, так как, решив неожиданно повернуть обратно, он сделал это безо всякого предупреждения, не выпалив из пушек и ограничившись выставлением сигнальных огней, то есть самым несовершенным и ненадежным средством оповещения, ибо в те времена корабли освещались тусклыми фонарями, в которых горели сальные свечи и которые были поэтому видны лишь на очень незначительном расстоянии, причем весьма часто стекла в них заменялись тонкими роговыми пластинками.
И так как Колон был от природы весьма подозрителен, склонен перелагать на других ответственность за собственные ошибки, предаваться мудрствованиям по поводу всякого не пришедшегося ему по вкусу поступка, видеть всегда и везде измены и козни, то совершенно естественно, что и в данном случае он не преминул усмотреть опасный, направленный против него заговор, найдя в нем объяснен ние досадной помехе, порожденной его собственным легкомыслием. На протяжении нескольких недель перед этим он безо всякого стеснения выказывал перед всеми свою откровенную неприязнь к Алонсо Пинсону; и сейчас он вообразил, что Пинсон, вознамерившись отомстить ему, покинул флотилию и направился прямо в Испанию, с тем чтобы там, представ перед королевской четой, доложить ей о сделанных испанцами открытиях новых земель и присвоить себе дары за сообщение добрых вестей, полагав-; шиеся по праву самому адмиралу.
