решимости убить меня глаза бывалого воина.
Я убил его коня, а ведь мог выстрелить и в него самого, а теперь он собирался убить меня.
Я просто тупо отступал назад от взмахов его меча и ничего не делал. Сколько бы это продолжалось? До тех пор, пока я не свалился бы в Ронду? Или не упёрся в кого-нибудь из наших? Но этот нандорец горел желанием отомстить мне за гибель своего коня. Он наступал упрямо, зло выговаривая через стиснутые зубы:
— Ты, подлый ублюдок… Мрак тебя забери! Стыд и грех своей матери! Иди сюда, гадёныш! Серого мне подстрелил? Ненавижу вас, уродов, с вашими подлыми арбалетами!
Ого! Я дома где-то читал, что в годы Великой Отечественной снайперов не любили ни чужие, ни свои, и, зная об этом, снайперы старались в плен не попадаться. В этом мире, похоже, так же не любили арбалетчиков. Они стреляли издалека, и какая-либо броня вряд ли могла защитить от арбалетного болта.
— Защищайся! Что ты бегаешь от меня, гад?
И тут дорогу ему преградил Габиан!
Чёрт! А я и не думал, что он всё время был где-то рядом, что держал меня в поле зрения. Я и забыл, что он пришёл со мной вместе сюда, к арбалетчикам.
Что он, правда, всё это время делал, я не видел: мне было не до него. А теперь, вот, он появился. Встал между мной и этим рыцарем с обнажённым мечом в руке.
— А ты ещё кто такой? Чего лезешь?
Я смотрел во все глаза, когда нандорец сходу бросился на Габиана, собираясь смести его одним махом. А мой слуга легко парировал его удар и ушёл в бок за его руку с мечом, очень быстро сокращая расстояние.
Вот это да!
Это ли мой старый знакомый Габиан? Он ли мучается по ночам бессонницей и по-стариковски хрустит суставами? Видит Бог, он смог меня удивить! А я ещё поразился, какого фига он панцирь из кожи натянул да пояс с мечом нацепил? Пришивал бы, лучше, свои пуговицы! А он-то не промах!
Каким лёгким и подвижным он был, какие быстрые и точные удары наносил этому рыцарю. Я аж залюбовался невольно. Стоял, открыв рот от удивления, и смотрел.
— Арс! Что ты стоишь?! — закричал мне Тивад. — Перезаряжай! Чего ждёшь?
Я опомнился и отвлёкся от поединка, глянул на своего напарника и пожал плечами. Нас разделяло хорошее расстояние, но, думаю, мой товарищ по оружию понял моё движение и без слов.
— Я пустой! — закричал и только потом поймал себя на мысли, что именно такие слова кричат герои боевиков и военных фильмов, когда патронов у них не остаётся. Поймёт ли меня Тивад?
Я видел, как он поспешно крутит ручки арбалета, натягивая тетиву, а сам смотрит в сторону рыцаря. Того самого, с которым ещё продолжал сражаться Габиан. Он что, хочет застрелить его? У меня на глазах?
Несмотря на то, что рядом шёл бой, я видел всё время только раненых, ещё никого вот так вот близко не убивали на моих глазах. И эта решимость Тивада пустить в ход арбалет и убить обиженного нандорского рыцаря как-то повлияла на меня. Я не хотел смертей, я не хотел, чтобы люди гибли, я и сам не хотел никого убивать. Хватит с меня и того, что я создал повод для этой вот кровавой бойни.
Но сражение развернулось серьёзное, да и сколько арбалетов я успел за это время зарядить, а ведь они оказывались в руках опытного воина Тивада, и тот вряд ли стрелял в лошадей, как у меня получилось сейчас.
Что я мог сделать? Что мне оставалось делать? Ждать, чем завершится поединок? Ожидать, чем закончится всё сражение, в котором и так наша армия безбожно отступает? Что мне делать?
И тут я увидел рядом, как с лошади съехал на землю раненый рыцарь, теряющий сознание. Кто-то из мальчишек-пажей метнулся к нему на помощь. И я понял — это знак мне! Это моя возможность!
Я бросился к этой лошади, вырвал повод из руки раненого рыцаря и попытался сесть в седло. Лошадь крутилась, хрипло дыша от недавнего бега и запаха крови, и я всё никак не мог попасть ногой в стремя. Да чтоб тебя!
Мне удалось сесть в седло со второй попытки, но пока я это сделал, Габиан уже освободился: он ранил рыцаря в незащищённые ноги, а сам бросился в мою сторону, крича:
— Стой! Стой, подлый паршивец!
Честное слово! Он именно так и кричал!
Рыцарская лошадь не слушалась меня, крутилась на месте, не желая идти вперёд, как я ни гнал её поводьями и шпорами. Либо она устала, либо просто не хотела признавать во мне наездника.
Но Габиан испугался, что я успею сбежать до того, как он до меня доберётся, и закричал Тиваду, указывая на меня рукой:
— Подстрели его! Не дай ему сбежать! Быстро! Это личный приказ графа Берната! Стреляй же!
Между мной, Габианом и Тивадом уже толпились люди, разделившие нас друг от друга, но с седла я видел удивлённое лицо моего напарника-арбалетчика: приказ Габиана он не выполнил, хотя и держал в руках заряженный арбалет.
— Стреляй! Мрак тебя забери! — кричал ему Габиан. — Он — предатель! Не дай ему уйти!
Людей вокруг становилось всё больше и больше, меня уже окружали всадники и пехотинцы, отступившие на наши позиции. Пробиться сквозь них, да на этой строптивой лошади, я не мог, мне нужно было время, но я сумел заметить, как Тивад выстрелил своим последним болтом куда-то в сторону, а не в меня. И Габиан ругнулся на него, замахиваясь рукой в бессильной ярости, словно собирался ударить, но между ним и Тивадом толпились люди: пехотинцы и лучники с пустыми колчанами.
Я видел, как прибывала к нам масса людей, как продолжались ещё поединки, как отступающие рыцари летели галопом. На нас надвигалась рать Нандора, и мы уже неудержимо откатывались к самому берегу Ронды.
И тут кто-то закричал рядом:
— Смотрите! Смотрите туда! На лес! Где дубы… Смотрите! Кто это?!
Я привстал на
