class="p1">Озар хмуро поглядел на Златигу и кивком указал на мертвую Мирину:
– Вот она беда, служивый. И что теперь будет, опасаюсь даже представить.
Тогда опешивший Златига присел рядом, наблюдал, как Озар сильными, но ловкими пальцами обследует багровую отметину на шее мертвой купчихи.
– Она не сильно сопротивлялась – след ровный. А вот это, – показал он дружиннику мелкую ниточку рыжеватого цвета, – я снял с рубца на ее шее. Веревка обычная. Такая у любого есть. Был бы кожаный ремешок… Вроде и более прочный для такого дела, однако все одно не угадаешь чей. Такого добра полно у киевлян, как и пеньковой веревки обычной.
И вдруг спросил:
– Как там твои?
Златига, округлив глаза, уставился на волхва. Потом чуть скривил в улыбке рот.
– Благодарствую, что спросил. Но твоими стараниями Светланке моей уже лучше. Даже дитя утром сама покормила. Но когда же ты ушел от нас? Хоть бы слово сказал, уходя. Я утром хватился, а тебя нет.
– Неспокойно мне было, вот и покинул твой дом, никого не потревожив. Эй, Яра, чего таращишься? Пойди да успокой людей.
Она повиновалась. А когда вышла, Златига сказал:
– Ужасно то, что случилось. Надо же, только на одну ночь отлучились, а тут такое. Ох, в этом доме сами злые духи свили гнездо. Прости, что скажешь! – тут же перекрестился дружинник.
Озар лишь искоса глянул, как он крестится.
– Духов ты опасаешься, служивый, а вот я думаю, что не дух это, а кто-то из своих сотворил. Я когда явился… Мог ли подумать? В тот миг лишь Вышебор меня озаботил. На Яру он полез с ножом в ее покое. А тут… Э, как представлю, что теперь будет!
Златига отер ладонью лицо, как будто так ему думалось лучше. А думалось ему…
– Слышишь, волхв, а ведь тебя за случившееся Добрыня не помилует. Одно дело – холоп или привезенный Дольмой мальчишка сгинул. Но если сама Мирина!..
Озар поник головой:
– Оставь меня, приятель. Мне подумать надо. И подумать крепко.
Но долго ему размышлять не пришлось. Услышал стук подков во дворе, потом крики ярости и боли раздались. И быстрый топот ног. Озар, даже не оборачиваясь, понял, кто взбежал в одрину задушенной купчихи.
– Уйди, волхв, – произнес негромко Радко.
Озар уже от двери оглянулся. Парень почти лежал подле Мирины, гладил ее волосы длинные, смотрел в застывшие очи. Молчал, не шевелился, но от его неподвижной фигуры веяло такой болью!..
«Заслужила ли она такую любовь? – вздохнул волхв. – Видать, чем-то заслужила, коль так убивается. Или попросту глуп Радко, если не понимает, кого полюбил. Что он для нее? Да ничто!»
Но размышлять о горе парня Озару было некогда. Стал спускаться по ступенькам и увидел ожидавшего его в дверном проеме воеводу. Нарядный сегодня был княжий дядька: обруч с каменьями удерживал волосы длинные, наручни чеканные поблескивали на запястьях, оплечье рубахи в богатой вышивке, а через плечо корзно парчовое перекинуто – все в узорах диковинных.
– С пира тебя, что ли, покликали, Добрыня?
– С раннего утра у Владимира не пируют. А вот служба у нас была праздничная. В честь преображения Господня. И меня Радомил прямо с нее покликал. У вас тут, оказывается, беды не переводятся. Вот ты и порадовал меня в праздник, ведун!
«Что мне до твоих праздников чуждых!» – думал Озар, но сказать о таком воеводе не мог. Видел, как тот хмурит густые брови, как горят глубокие карие глаза. И ощутил, что страшится воеводу. Даже вспотел под рубахой. Озару казалось, что он никого не боится. А вот же… страшился Добрыни.
А тот и впрямь страшное сказал:
– Был ведь у нас с тобой уговор, Озар-перунник? Был. Ты за каждого в этом доме отвечаешь. Чтобы ничего ни с кем не случилось. А ты что?
– Я уходил. Мне помочь жене Златиги надо было. Родильная горячка у нее начиналась. Вот Златига и попросил помочь. Но я как только отвар ей приготовил, задерживаться не стал. Сюда вернулся.
– Ну, Златига тоже поплатится за то, что вытащил тебя, вместо того чтобы тут помогать. Но неужто ты, разумник, не понимаешь, чем для тебя такое своеволие может обернуться?
Озар подошел совсем близко. Понимал, что главное сейчас – отвлечь воеводу. Тот все грозится, но дело для Добрыни важнее ослушания. Поэтому Озар и сказал:
– Когда я Радомила за тобой посылал, то о смерти госпожи Мирины еще не знал. Мне ты был нужен, чтобы судьбу нарочитого Вышебора решить. Я как вернулся ночью, дабы за усадьбой этой приглядывать, то увидел, как старший Колоярович на ключницу Яру с ножом полез. Ну и скрутили мы его, связали и заперли. Однако решать его участь нам не по сану. Но и держать такого злодея под кровом уже не было сил. Заслужил он кару, хочешь ты для него огласки или нет. Свои же забьют, если ты не проследишь.
– Так это Вышебор убийца? Тогда хочу услышать, что скажешь о нем. Пусть его притащат.
Добрыня расположился за столом на гульбище, наблюдал, как Моисей и Златига выволокли окровавленного, избитого и все еще связанного Колояровича. Но появившийся следом за ними погасший Радко вмиг кинулся на хазарина, сбил его сильным ударом.
– На брата моего поклеп хочешь возвести? Думаешь, не заметил я, как ты вчера волком на нас с Мириной поглядывал!
Моисей сплюнул кровь с разбитых губ, медленно поднялся. Златига удерживал Радко, а Вышебор извивался и выл через кляп, вращал глазами.
– Не я это злодеяние совершил, Радомил, – молвил хазарин. – Я еще с вечера спустился в истобку, спал на лавке у стола. Все это видели.
– А до того, как сошел? – допытывался Радко. На скулах его напряглись желваки, в глазах под упавшими прядями плескалась боль. Однако при воеводе он не осмеливался чинить самосуд над тем, кого подозревал.
Моисей опять сплюнул кровью.
– Пока я оставался при Вышеборе, Мирина все еще разговаривала в светлице с тиуном. Яра тоже поднялась к себе. Думаете, она бы не услышала, что я по терему шастаю, если бы что недоброе задумал? Но, опять же, последний, кто говорил с госпожой, был управляющий Творим.
Все поглядели на тиуна, и тот, нервно поправляя шапку, согласно кивнул. Но глаза при этом забегали.
– Я тут при чем? Ну поговорили мы с госпожой моей ясной, но позже она меня прочь услала.
– Он страсть какой злой от хозяйки вышел, – неожиданно подал голос Лещ. – Всем нам сказал, что уходит, но сам…
– Да не смог я уйти из-за пса вашего! – резко и как-то несолидно взвизгнул
