спать. — Я уже говорила тебе, что ты втюренная и готова переспать с Хуаном. Это понятно. А он-то что думает? Чего тянет кота за хвост?
— Он всё считает меня ребёнком и не хочет видеть во мне… взрослую женщину, — наконец вымолвила Мира и замолчала, словно сказала ужасную гадость. Под простыней перекрестилась и прошептала часть «Отче наш».
— Тут и тебе надо что-то предпринять.
— Я ему столько раз говорила, что люблю его, а он отшучивается.
— Он думает, что ты любишь его, как дядю, или отца. Тебе хорошо бы показать себя как девушку. Уже готовую для любви.
— А я готова к этому?
Ещё как! Смотри, какая ты! Сиси уже выросли, зад отличный! Что ещё надо? И не сомневайся! А в первый раз это всегда страшно! Потом будет отлично. Хотя я сама этого ещё не испытала. Но я никого не любила и потому было противно, мерзко и грязно. Но, говорят, что это совсем не так, когда любишь.
Мира вздохнула. Она помолчала, впитывая, словно губка, слова Томасы. Хотела ещё поспрашивать, но по тихому посапыванию Томасы, поняла, что та уже спит.
После этого разговора Мира ещё пару дней ходила задумчивая и молчаливая. Пахо приставал к ней с расспросами, но не получил ответа.
— Ты долго будешь ко мне приставать? Отстань! — и Мира сама уходила, спета уединиться и помечтать.
Хуан задумал строить новый дом. Этот маленький уже не устраивал его. В три недели подобрал хороший участок земли поближе к центру и заявил Мире:
— Девочка, скоро мы начнём строить новый дом! Большой и красивый! Ты рада, моя красавица?
— Нисколько! Здесь мне хорошо, я привыкла к нему.
— Ты продолжаешь грустить. Что происходит, моя милая Мира?
Она фыркнула, крутанулась и убежала в огород поработать.
Хуан проводил её глазами, покачал головой в недоумении. Потом долго думал, пока не понял, что всему виной он сам.
«Что ж мне делать? — думал он в смятении. — Разве я могу воспользоваться ею? Это было бы кощунством и обманом. Ничего не чувствую к ней, кроме отеческой привязанности. А этого её, видимо, не устраивает. Вот задача!»
Но после таких раздумий Хуан вдруг увидел в Мире почти зрелую женщину. Теперь он смотрел на неё иными глазами. И с каждым днём она волновала его всё больше. Присматриваясь к ней, замечал новые черты фигуры, выражения лица, походку, уже плавную и мягкую. А губы! Они были сочные, зовущие и очень соблазнительные. Не то, что тонкие хищные губы Габриэлы.
«Опять эта Габриэла! Пора бы и забыть! — подумал Хуан. — Увижу ли я её ещё? Где она? Скорей всего в Сан-Хуане. Ну и пусть себе живёт себе!»
Он постоянно искал применение своим деньгам. Вернее, деньгам Миры, что одно и то же. Он уже не разделял себя от этой девушки. Но чувство его в отношении денег тяготило.
Однажды красивым вечером, обмытым дневным дождём, Хуан с Мирой прогуливались по саду, вдыхая ароматы цветов и пряных трав.
— Хуан, я всё забываю спросить тебя о тех тайнах, о которых ты обещал поведать. Помнишь, в Понсе? Ну-ка приступай! Кто я такая?
— Гм! Ты опять за своё? Я видел у тебя шкатулку. Там должны быть бумаги о твоём рождении. Разве ты не смотрела?
— Смотрела, но ничего такого не нашла. Ничего интересного.
— Странно. Бабушка Корнелия всё время меня просила сохранить эти бумаги.
— Можешь сам посмотреть. Я не обманываю.
— Неужели их мог кто-то похитить? Это было бы очень плохо. Ладно, дорогая моя Эсмеральда. Пошли проверим шкатулку.
Он обнял девушку за плечи, прижал к себе и вдруг ощутил её дрожь. Волнение горячей волной прокатилось по телу. Стало трудно дышать. Порывисто отстранился от её пылающего тела, будто от кобры.
— Что ты? — прошептала Мира, и в голосе её Хуан услышал упрёк.
— Понимаешь, Мира! Я не могу вот так просто… понимаешь?
— О чём ты говоришь? Я ничего не понимаю!
— Ты для меня родной близкий человек. Столько лет я смотрел на тебя, как на сестру или племянницу! Обещал бабке заботиться о тебе. А тут… сам не пойму, как на меня нашло. Прости меня, милая!
— А что на тебя нашло, Хуанито? Ну скажи! Пожалуйста!
— Как тебе объяснить? Мне так неловко! Вдруг почувствовал, что ты мне вовсе не сестра, а нечто другое…
— Так оно и есть, Хуанито. Я уже не девочка, о которой ты упоминал! Я взрослая… и могу… Я не могу этого произнести! — Мира отвернулась, опустив голову.
Хуан нежно обнял её уже округлившиеся плечи, ощущая её трепет. Она неожиданно подняла голову, посмотрела ему в глаза, прошептала жарко:
— Поцелуй меня, Хуанито! Хоть раз в губы! Ну же! — она потянулась лицом к нему. В темноте, при свете луны её тёмные глаза поблёскивали таинственным огоньком, а губы, чуть приоткрытые, звали отведать их вкус.
Хуан осторожно прикоснулся к ним своими жадными губами и вдруг впился в губы Миры, забыв про всё на свете.
— Боже! Что я наделал? — Хуан тяжело дышал, едва оторвавшись он Мириного рта.
— Наконец-то! Хуанито, ты так сладко целуешь! Я хочу ещё!
— Мира, ты что такое говоришь? Я места себе не нахожу! Чего ты просишь?
— Бабушка меня не осудит, Хуанито, — шептала она, не отстраняясь от его вспотевшего тела.
— Бабушка? Какая бабушка? Ах да! При чём тут бабушка?
— Она всё видит, Хуанито! И она не сердится.
— Да откуда ты можешь это знать, чертовка?
— Оттуда! — и глазами, головой показала на небо.
— Господи! Вразуми нас, грешных! Отврати грех от нас, Боже!
— Хуан, сколько раз ты сам говорил, что Бог — это любовь. И что любить не грешно. Так положено Всемогущим Господом! Прими это и не казни себя.
— Мира! Ты так молода! Тебе ещё пятнадцати лет нет!
— Скоро будет, и ты это знаешь. Даже думаешь, что мне подарить. А мне ничего не надо! Только твою… твою очень желанную любовь, Хуанито! Я не могу понять, как ты, такой опытный с женщинами, ведёшь себя со мной, как с ребёнком? Забудь о ребёнке! Я взрослая девушка. Многие в моём возрасте уже выходят замуж. А мы даже не говорили об этом.
Хуан вздохнул, закрыл ей рот ладонью, которую она поцеловала. Он отдёрнул руку и посмотрел на неё с удивлением. Волна нежности нахлынула на него. Он привлёк Миру к себе и опять приник к её губам, отдавшись порыву.
Потом они ещё немного побродили, и Хуан знал, что это был самый прекрасный день в недолгой жизни Миры.
Утром Мира вспомнила обещание Хуана, заметив:
