В историографии известно несколько правдоподобных версий смерти д'Антрагю: месть какой-то из обманутых им разведок (английской, австрийской, русской или французской); акция роялистских эмигрантов по приказу Людовика XVIII, которого компрометировали давние связи с д'Антрагю; месть какой-то секретной, возможно, и масонской, организации, членом которой состоял граф[351] и т. д.
Для меня же существует только один вопрос: Батхерст, действующий из мести, или Кэстлри, ликвидирующий слишком уж много знающее орудие?
Первая версия возможна (Лоренцо был дезертиром французской армии в Испании!), но мне она кажется маловероятной. Думаю, что убийство организовал Кэстлри, который, вне всяких сомнений, опасался «лояльности» графа, а более всего, того, что д'Антрагю оставит какой-то след операции «Шахматист» в своих бумагах. Раскрытие этого секрета могло раз и навсегда сломать для Кэстлри политическую карьеру. Несколько раз «воры» проникали в дом д'Антрагю (как сообщает Пинго, первый раз — уже в июле 1807 года), разыскивая какие-то документы. Кто-то даже устроил пожар в его кабинете и только по случайности его приятель, журналист Пелтье, спас находившиеся там бумаги. Это все, что можно сказать про д'Антрагю.
«Жан-Барт», тот самый «опаснейший авантюрист Европы», имя которого нам даже не известно, тоже не избежал судьбы. Бернадотт вышвырнул его из Швеции за заговорщическую деятельность. Судно, на котором беглец пересекал Зунд, было захвачено английским фрегатом. «Жан-Барту» удалось вывернуться или же его освободили, когда он доказал, что является агентом роялистов. Но самого факта, что его опознали, хватило, чтобы преследователи уже не теряли его. Последний раз его видели в штабе некого шведского генерала в Померании в 1813 году, после чего его след пропал навсегда. Либо его убили палачи Кэстлри, либо же он совершил «самореинкарнацию» в стиле Батхерста. Мне по данному вопросу больше ничего не известно, но я бы не удивился, если бы мне кто-нибудь сказал, что «Жан-Барт» и Батхерст связались друг с другом (возможно, при посредничестве Шульмайстера), и что первый получил от второго урок того, как исчезнуть бесследно (не считая соответствующего письма в штанах).
Де Тилли[352], после жизни, наполненной различными темными делами, 23 декабря 1816 года покончил с собой в Брюсселе, когда было доказано его нечистоплотное поведение. Вот здесь я уже склонен видеть руку Батхерста, который обещал Диасу, что будет мстить именно таким образом — вынуждая к самоубийству.
Предпоследняя смерть, являющаяся последствием операции «Шахматист», это убийство «Калифа». Связанный с Батхерстом и Диасом Бадиа Кастильо и Лейблих должен был знать, что ему угрожает, и потому, среди всего прочего, настойчиво старался получить миссию за пределами Европы. В 1817 году он получил такую от бурбонского правительства и выехал в Аравию. В августе 1818 года, по пути в Мекку, он тяжело заболел. Бадиа умер в ночь с 30 на 31 августа в Келаат эль Белка в сирийской пустыне. Перед смертью он сжег имевшиеся у него бумаги и заявил слугам, что его отравили. Из его письма (с датой 23 августа 1818 г.) французскому консулу Регно следует, что непосредственным отравителем был «здоровенный испанский монах», приятель «мегеры», то есть жены врача Шабосо, который лечил Лейблиха. Леди Стенхоп, с которой он находился в контакте (явно с помощью Батхерста), была уверена, что его отравили англичане, и пыталась это доказать,[353] но безрезультатно. Все дело интересовало ее еще и потому, что ей самой грозила смерть от тех же рук — ведь это она придумала идею похитить Наполеона.
На ум приходит еще один вопрос: почему же из всей этой гекатомбы в живых остался третий организатор операции «Chess-Player», Генрих Батхерст, в 1812–1827 годах министр по вопросам поселений, а до 1830 года — председатель Тайного совета, умерший только в 1834 году? Кэстлри, убив Персеваля, доказал, что не щадит никого. Ответ здесь может быть лишь один: после смерти Персеваля Генрих Батхерст понял, что ему грозит, и при первом же случае сказал своему компаньону приблизительно следующее:
— Дорогой мой Роберт, если бы со мной что-то произошло, ну знаешь, несчастный случай, неожиданная болезнь, пистолет безумца или банальная инфлюэнца, то через двадцать четыре часа после моей смерти описание нашего грандиозного политического заговора и операции, проведенной совершенно незаконно, за спиной правительства Его Королевского Величества, попадет туда-то и туда-то, дополненное различными мелочами, касающимися… Твое здоровье, Роберт!
По-другому я этого объяснить не могу, разве что Кэстлри попросту не успел ликвидировать коллегу по кабинету, поскольку в 1822 году его настигла месть младшего Батхерста.
И была это месть воистину потрясающая, обладающая признаками вендетты, характерной для Средиземноморья, в том числе — для Сардинии, то есть, тех мест, откуда была родом любовница Бенджамена. Выстрелить в человека или отравить его легко, но то, что сделал Бенджамен Батхерст, было шедевром жесточайшей мести. Шедевром, подготовка которого должна была потребовать множество времени и усилий, но финал которой был настолько сатанинским и невероятным, что, если бы я не сослался на официальные британские публикации, читатель мне бы не поверил.
Приготовить и реализовать свою месть сам Батхерст не мог. Для этого она была слишком сложной. В его распоряжении был Диас, возможно, «Жан-Барт» и Колхаун Грант, весьма вероятно, что Уилсон[354]. Я бы не исключал и помощи Шульмайстера, хотя все это только спекуляции. И, как часто бывает в такого рода делах, сложнее всего было придумать идею, которая в каждом из видов искусств, от литературы до власти, является самым главным. Батхерст долго размышлял и искал случая, целых шестнадцать лет! В течение этого времени Роберт Стюарт, второй маркиз Лондондерри, увековечивал свое место в истории в качестве великого лорда Кэстлри.
Вскоре после операции «Шахматист», в 1807, тори вернулись к власти. Кэстлри получил в правительстве герцога Портланда портфель военного министра и министра колоний. В 1809 году, после поединка с Каннингом, он вышел в отставку, чтобы вернуться в 1812 году и занять в кабинете графа Ливерпуля пост министра иностранных дел. Одновременно он выполнял функции главы своей партии и завоевывал все большее влияние, став главным двигателем всей британской политики. Эрве так характеризовал этого человека в своем труде, посвященном Ирландии: «Он был предусмотрительный, осторожный, стойкий, но ему не хватало возвышенных взглядов и достойных чувств»[355]. Правильно, об этом нам уже известно.
