— Если только, как у мадемуазель Ториньи, их не было у нас так много, что мы позабыли всех, кроме последнего, — язвительно заметила маршальша.
— Благодарю вас, — сказала Ториньи, — ваши нападки — комплимент моей красоте.
— Если бы это был солдат с улицы Пеликана! — вздохнула ла Ребур.
— Вы, кажется, все утро мечтали о вашем солдате! — сказала ла Фоссез. — Вы решили, что он смахивал на Генриха Наваррского, а теперь думаете, что весь свет должен на него походить.
— Ах! Если бы это был, однако, Бурбон, — сказала ла Ребур, к которой внезапно вернулось все ее оживление.
— Кто бы это ни был, — заметила Ториньи, — это бесспорно первый рыцарь на турнире, не исключая и шевалье Кричтона.
— Не произносите при мне имя этого изменника, — сказала Маргарита Валуа, внимание которой было привлечено этим случайным упоминанием ее любовника.
— Наш незнакомый рыцарь, кажется, ищет даму, у которой он мог бы просить залог, — предположила жена маршала.
— И он так походит на герцога Гиза, что вы не в состоянии отказать ему, — произнесла Ториньи.
— Его взгляды обращены на ла Ребур, — заметила ла Фоссез. — Смотрите, он делает знак.
— Мне! — вскричала ла Ребур, краснея до корней волос. — Нет, — произнесла она с глубочайшим разочарованием, — это ее величеству.
— Разве вы не видите надписи и девиза на его щите? Это, очевидно, новый искатель милости королевы. Ваше величество, — продолжала хитрая флорентийка вполголоса, — вот вам отличный случай отомстить вашему неверному любовнику.
— Вы забываете, с кем вы говорите, моя милая, — сказала Маргарита, напрасно стараясь скрыть свое волнение под маской нетерпения. — Еще раз я запрещаю вам говорить о нем.
— Как вам угодно, ваше величество, — сухо отвечала Ториньи.
В эту минуту на галерее появился паж и, подойдя к Маргарите, преклонил перед ней колени.
— Спутник барона Росни, — сказал он, — просит ваше величество дать ему залог, чтобы он мог переломить в вашу честь копье с шевалье Кричтоном.
— С Кричтоном? — вскричала Маргарита, поднимаясь.
— Видите, я была права, — сказала Ториньи. Но, заметив странную перемену в лице королевы, она умерила свою живость. "Она отомстит своему любовнику, — подумала флорентийка, — это лицо напомнило мне ту ночь, когда Гильом дю-Пра, околдованный ее ласками, заставил навсегда умолкнуть ядовитый язык ее врага дю Гау."
— Этот рыцарь, ты говоришь, спутник барона Росни? — спросила Маргарита с рассеянным видом.
— Его брат по оружию, — отвечал паж.
— Он получит залог из наших рук, — сказала королева после минутного молчания.
— Этим он будет еще драгоценнее моему господину, — сказал паж, — удостоенный внимания такой прекрасной королевы, мой господин может быть уверен в успехе на арене.
— Клянусь честью, ты рано научился своему ремеслу, мой красавец, — сказала, улыбаясь, Ториньи.
— Пусть твой господин ждет нас в комнате под этой галереей, — ответила Маргарита пажу. — Ториньи и ла Ребур, вы будете нас сопровождать.
Паж поднялся и вышел.
— Одно слово, ваше величество, — сказала, подходя, Эклермонда.
— Извините, мадемуазель, — прервала ее высокомерно Маргарита, — мы намереваемся идти.
С этими словами она вышла из галереи в сопровождении своих спутниц.
Осмотрев весь балкон, наполненный красавицами, и послав пажа к Маргарите, Генрих Наваррский пришпорил лошадь и поскакал к павильону Кричтона, перед которым на алебарде, глубоко воткнутой в землю, висел щит шотландца.
Схватив копье из рук своего оруженосца, король ударил им в щит с такой силой, что щит и алебарда повалились на землю.
Лошадь, испуганная звоном упавшего оружия, начала брыкаться и становиться на дыбы.
— Черт возьми! — пробормотал Генрих, вонзая шпоры в бока животного. — Она дрожит при звуке оружия, как жеребенок перед кнутом. Я подозреваю, что этот араб не принесет мне большой пользы на турнире. Должно быть, мой старый советник Росни с умыслом заставил меня бросить мою старую лошадь, которую не испугал бы и выстрел из пушки, и взять этого бешеного араба только потому, что он красивей. Он думает, что неудача заставит меня в будущем больше слушаться его мудрых советов. Ну да еще увидим, удастся ли его блестящая идея. Во всяком случае, я не хочу доставлять ему удовольствия радоваться при виде моих затруднений. Я преодолевал и не такие препятствия, — что там преодолевал! — даже обращал их иногда в свою пользу! Безопасное предприятие не имеет никакой цены. "Innia virtuti nulla est via" всегда было моим девизом.
Ну же! Смотри! Ты несешь Цезаря и его счастье! Поедем, взглянем на залог нашей дамы, — прибавил он, направляясь к галерее.
— Ее величество даст вам залог лично, — сказал паж, выходя навстречу Бурбону.
— Вот и отлично! — вскричал король. — Этого-то я и хотел.
С этими словами он спрыгнул на землю и, бросив поводья оруженосцу, вошел в галерею.
— Сюда, рыцарь, — сказал ему встретивший его у входа придворный. — Ее величество даст вам аудиенцию в этой комнате.
Портьера, закрывавшая вход, была отдернута, и Генрих увидел себя лицом к лицу со своей женой.
Генрих Бурбон не имел привычки смущаться в присутствии дам, но на этот раз его положение было так странно, что он слегка был смущен и поэтому не без удовольствия заметил, что королева была не одна. Но Маргарита, не подозревая даже, кто стоит перед ней, не имела причин избегать разговора наедине и поэтому тотчас же выслала своих обеих спутниц.
Ла Редер немного отстала от своей подруги и, проходя мимо короля, как бы нечаянно выронила платок. Генрих поспешил его поднять и, возвращая его хозяйке, успел украдкой пожать ручку красавицы, которая отнюдь не случайно ответила на это пожатие.
— Ventre saint gris! — прошептал король. — Это очаровательная дама, которую я видел на улице Пеликана.
"Держу пари, что это Генрих Наваррский, — подумала ла Ребур, бросая из-под опущенных ресниц взгляд на величественную фигуру Бурбона. — Если это так, то нет никакой опасности оставить его наедине с королевой. С этой стороны мне нечего опасаться соперничества. Короли не часто бывают влюблены в своих жен, и супружеская верность не входит в число достоинств Генриха".
И без того смущенный мыслью о разговоре наедине с женой, король еще более смутился, когда увидел, что его проделка не осталась незамеченной. Впрочем, его опасения были напрасны. Маргарита не чувствовала ревности, хотя и сочла своим долгом слегка ее продемонстрировать, так как это входило в ее планы.
— Платок нашей фрейлины, — сказала она, — кажется, имеет в глазах ваших более цены, чем какой бы то ни было залог, который мы можем вам дать, будь это даже локон наших волос.
