- Выходит, Лех Мруз знал даже то, чем закончится вся эта история, – предположил Толстой.
- Этого он не знал, – возразила девушка. – Игра есть игра – никому не дано знать финала, таковы правила. От них берут начало все существующие на свете игры, только там фигуры – неодушевлённые. Живые же участники наделены собственным умом и волей – сие обстоятельство делает нашу игру непредсказуемой.
- Но кому и зачем нужна эта игра? – спросил Фёдор.
- Кому? Вы и без меня знаете ответ. А зачем – этого не знает никто. Возможно, Высшие Силы так проверяют людей. Ведь лучшего способа определить – чего мы на самом деле стоим – трудно сыскать. Носители искренне надеются, что род человеческий ещё не скоро оскудеет, – Елена ласково посмотрела сначала на Максима и Фёдора, а потом перевела взгляд на Коренного. Пришло время вам, дорогие мои, получить награду!
Максим привлёк её к себе и сказал:
- Ты – моя награда, Еленочка.
Девушка не стала отстраняться, но, грустно покачав головой, сказала:
- Не выйдет у нас ничего, Максимушка. И с тобой, Феденька, тоже не выйдет, хотя, будь моя воля, взяла бы тогда, в таборе, твоё колечко. Увы, не хозяйка я собственной судьбе, ею владеет она, – тонкие пальцы коснулись раскрашенной глины. – Вы ведь оба знаете, что это такое – быть картой на сукне. Но вас Книга брала себе лишь на время игры, и нынче отпустит. А меня не освободит никогда. Без её дозволения я бы даже не посмела рассказать того, что вы услышали!
- Мы с Фёдором проделали сей великий путь, смели все преграды, познали горечь утрат – всё только ради тебя, Елена! – Максим стал белее лежащего вокруг снега, губы затряслись. – Разве всё было игрой? Ты не можешь так поступать! Не можешь!
- Книга избрала меня вашим наваждением, – в глазах девушки стояли слёзы. – Это произошло помимо моей воли. Но, могу уверить: нечаянная страсть скоро покинет ваши сердца, не оставив памяти о цыганке Елене. А захотите вспомнить – голова болеть будет. Помимо прочего, не православная я, или не знаете того? Говорите же скорее, о чём мечтаете, не томите душу!
Цыганка переводила умоляющий взгляд с одного на другого.
- Коль в любви не повезло, пусть тогда в карты, что ли, везёт всякий раз, – бесшабашно потребовал Толстой, который первым уразумел тщетность попыток что-либо изменить в происходящем.
- Как же ты, Феденька, будешь всю жизнь без любви, с одними картами? Имей в виду, речь о серьёзных вещах, перестань манкировать[206],– сквозь слёзы возмутилась Елена.
- Хорошо, ради настоящей любви разок можно и проиграть, – подмигнул ей Американец.
- Быть посему! А ты, Максимушка, о чём попросишь?
- Не нужно мне ничего, – пожал плечами Крыжановский.
- Дай-ка, сама догадаюсь… Ратная слава, генеральские эполеты, награда из рук Императора? – допытывалась цыганка.
Максим вздрогнул, перевёл взгляд на Коренного – дескать, не должно подчинённому знать сокровенных командирских помыслов.
- Вместо перечисленного желаю, чтобы мои финляндцы никогда не срамили полкового знамени и были надёжной опорой Российскому престолу, – полковник вздёрнул подбородок, довольный собой.
- Ещё кое-что от себя тебе добавлю, – Елена прикоснулась к груди Максима, где запеклась кровь.
- Ну а ты, богатырь, валет Чаш[207], чего попросишь? – обратилась цыганка к Коренному.
- Коль на то пошло, – стыдливо опустил взгляд гренадер, – мечтаю, чтоб, дав хороший укорот супостату, домой, к жёнке, вернуться. И чтоб какую-никакую медаль пожаловали, да чтобы жить потом в достатке. А ещё – чего уж мелочиться – Бонапартию хочу один на один сказать пару ласковых, чтоб помнил, вражина, русского солдата!
- Так-то лучше, – удовлетворённо объявила Елена. – За сим, пришло время прощаться.
- Куда же вы с Плешкой пойдёте? Давайте, мы отвезём вас в безопасное место, – предложил Крыжановский.
- Не нужно, Максимушка, – покачала головой Елена. – С юга приближается кырдо, баба Ляля его ведёт. К ночи будут здесь.
- Тогда последний вопрос, – вспомнил Максим. – Каким боком ко всей истории причастен неуловимый князь Понятовский?
Елена развела руками и пояснила:
- За ним вы пошли – ко мне пришли. Но не извольте беспокоиться, судьба князя давно решена – через год его сорока склюёт.
- Как же это? – не понял полковник.
- Вместе с лошадью, – ещё туманнее ответила девушка.
- Прощай, Елена! – Максим болезненно скривился, потер висок и, ничего не прибавив, ушёл.
Американец раскрыл, было, рот, чтобы выдать приличествующую случаю колкость, но решил оставить ее при себе, молча поклонился и отправился вдогонку за Крыжановским.
Елена подождала, пока они скроются за деревьями и, сняв ожерелье, передала его Плешке. Компаньоны ушли, не узнав о том, что появился новый Жрец Гермеса Трижды Великого – Плешка превратился из комара в молодого ястреба. Перемена оказалась столь стремительна, что даже Елена поцокала языком.
Мальчик развязал нить и аккуратно ссыпал раскрашенные кругляши в свою рукавичку. Взяв один черепок в рот, покатал на языке и сплюнул на ладонь. Глина послушно расплылась в детских пальцах, и сияющее зеленое зернышко перекочевало в ладонь Елены.
- Изумруды Гермеса Трисмегиста, – прошептала она, – Здравствуйте! Вы – дар, и вы – проклятие.
Цыганка стала готовиться к ритуалу: предстояло изменить судьбы трёх человек…
…Дядька Леонтий, не спеша, осматривал сани – не пострадали ли от столкновения с забором.
- Вашвысбродь, – молвил он просительно. – Не сказывайте в полку про то, что Леонтий Коренной Анчихриста на закорках катал, не поймуть православные.
- Не стану, дядя, – согласился Максим. – Но и ты храни в тайне все наши похождения!
- Домой, в Итаку! – провозгласил Толстой и повалился в сани. – Передохнём малость, и – снова в путь! Не знаю, о какой такой сороке толковала наша прелестница, но дело чести – есть дело чести, так что дуэль продолжается, mon colonel?
Перед взором Максима проносились лица всех, кого забрало несусветное приключение.
Уж не давила на плечи тяжесть блестящих лат, и не болталось на виселице тело вздорного паяца.
На этом, к величайшему сожалению, придётся расстаться с нашими персонажами. Расстаться, чтобы вернуть их Клио.[208] А как же иначе, ведь они – реальные исторические личности! Авторы и так позволили себе слишком вольную реконструкцию событий. Извинением может служить лишь то обстоятельство, что в повествовании мы обратились к затерявшемуся во мгле веков и оттого неясному периоду жизни героев. Что же касается их дальнейшей судьбы, то она досконально известна и хорошо описана. И никакой Книге Тота не под силу изменить свершившуюся быль.
