— Будучи чехом и социалистом, я всегда недолюбливал старика в Хофбурге, — произнес он. — Но скажите, давно ли умер старый дурак и кто теперь император?
— Он ещё вполне живой.
Собеседник слегка поперхнулся и продолжил.
— Конечно, я иногда скучаю по мелочам, время от времени по дому и по доброй кружке Пилзнера. Но невозможно иметь всё сразу, и к тому же мне, сыну безземельного труженика, незачем возвращаться в Австрию. Нет, это хорошие люди, и я счастлив с ними. И у меня пятеро детей, которые позаботятся обо мне в старости... — он указал на трех сестер Зденку, Власту и Ярмилу, красоток с обнаженной грудью, куривших трубки и жевавших орех катеху. Они сидели с каменными лицами, скрестив ноги и пытаясь следить за разговором на отцовском языке. — Нет, могло быть гораздо хуже. И, конечно, я оказал неплохую услугу этому племени, оказавшись у их порога. За несколько лет пираты с Сулу и работорговцы почти уничтожили их, так что им пришлось выживать в джунглях, питаясь кореньями и древесной корой, как пунанам [76] в глубине страны. Тем не менее, мы преподали сволочам пару уроков, как только я немного организовал этот народ. Больше они никогда нас не побеспокоят, хотя я переместил деревню подальше от ручья, чтобы у них не возникало соблазна.
— Но где именно мы находимся?
Он с подозрением взглянул на меня.
— Зачем вам это знать?
— Потому что мы заблудились.
— Заблудились? Австрийский военно-морской десантный отряд заблудился? Как так?
— Сейчас война в Европе. Мы были в Циндао.
— Где это?
— Ну конечно, вы ведь не знаете, да?
— Не очень-то, австрийские газеты в последнее время доставляют с перебоями.
— Это немецкая колония на побережье Китая, в настоящее время в осаде Японии, Англии и Франции. Во всяком случае, мы сбежали на китайской джонке, но нас отнесло на юг тайфуном; мы не имеем ни малейшего представления о том, где находимся, за исключением того, что с ваших слов мы на северном побережье Борнео. Вы можете нам помочь?
— Сколько вас здесь?
— Один австрийский и один немецкий офицер, австрийский унтер-офицер и семнадцать китайцев.
— Ну, я не могу точно сказать, где мы сейчас находимся, потому что сам не совсем уверен. И в любом случае, я не хочу, чтобы вы вернулись позже с большей поисковой партией. Но мы недалеко от северо-восточной оконечности острова Борнео, это точно.
— Значит, это британская территория?
Он засмеялся.
— Спрашиваете. Британская или голландская — не могу сказать. У нас была группа пограничных эмиссаров несколько лет назад.
— И где же они установили границу?
— У них не было такой возможности: мы их схватили, — он показал на черные от дыма стропила длинного дома с закопченной до черноты группой предметов, обернутых в высушенные банановые листья, предметов, которые до этого момента я считал кокосовыми орехами. Неожиданно мне в голову пришла мысль, что относительно архитектурного стиля длинного дома и развлечений эти люди нашли бы общий язык с господарицей Загой.
До окончания вечера я попросил вождя Виходила из племени богемских даяков нарисовать простую схематическую карту побережья, используя огрызок карандаша из моего кармана и кусок гладкой древесной коры. Его пальцы были неуклюжими.
— Лет тридцать прошло с тех пор, как я в последний раз что-либо рисовал, — сказал он.
Но карта оказалась очень кстати, так как на ней было схематически изображено побережье вокруг северо-восточной оконечности Борнео вплоть до первого поселения, которое бесспорно находилось на голландской территории. Деревня в пятидесяти милях называлась Серикпапан, там был маленький полицейский пост. Из полученных в Циндао радиограмм я знал, что по крайней мере в конце сентября Голландия оставалась нейтральной.
Если у нас получится добраться до территории Голландской Ост-Индии и сдаться голландским колониальным властям, то мы, несомненно, сможем избежать интернирования и направимся домой.
Следующим утром мы возвратились на джонку, нагруженные рисовыми шариками и жареной свининой. Вся деревня попрощалась с нами, а три дочери Виходила махали руками и кричали: «Na šhledanou!» [77], пока сампан отдалялся от пристани. Позже мне казалось, будто всё это мне приснилось. Но это на самом деле произошло, и полагаю, вполне возможно, что где-нибудь в джунглях Борнео правнуки дезертира Виходила всё ещё обмениваются парой чешских слов, не имея ни малейшего понятия, почему так делают, приводя в бесконечное замешательство антропологов и, быть может (кто знает?), став темой нескольких глупых докторских диссертаций по лингвистике в американских университетах.
Провизия от охотников за головами пришлась очень кстати, но, безусловно, наибольшую пользу от нашей экскурсии на берег принесла карта побережья на древесной коре от Виходила: примитивная, но при этом довольно точная, как мы поняли за два следующих дня, когда прокладывали путь через пролив Сибуту и далее вдоль восточного побережья Борнео, прижимаясь к берегу и отмечая ориентиры один за другим: скалистый мыс, выступающая группа деревьев, обломки корабля на отмели и так далее. В конце концов, мы приплыли к небольшому заливу, который, по его предположению, считался северо-восточной границей голландской территории. Мы направили джонку в речку и вскоре привязывали ее к пристани крошечного поселка Серикпапан с населением около тридцати человек.
Официальную резиденцию начальника округа от других хижин отличал только развевающийся над крышей голландский флаг, а сама крыша была из гофрированного железа, а не пальмовых листьев. Все окрестные калеки и бродячие собаки столпились вокруг нас с Эрлихом, когда мы поправили фуражки, а потом проделали путь по единственной улице, чтобы вверить себя и корабль в распоряжение королевства Нидерландов.
Представителем королевы Вильгельмины в этих краях (вероятно, самое богом забытое назначение во всей голландской империи) оказалась жизнерадостный молодой ирландец по фамилии Шанахан, примерно моего возраста. В его национальности, разумеется, не было ничего особенного: когда страна с населением в четыре миллиона пытается управлять колониальной империей размером с две Европы, то неизбежно, что белые голландцы на земле встречаются довольно редко, и администрации Голландской Ост-Индии приходится нанимать всех европейцев, каких только можно.
Как и я, Шанахан был обязан своим присутствием здесь, на северном Борнео, опрометчивому приступу блуда: в его случае с женой своего непосредственного руководителя в Батавии. Но я счёл его добродушным, преданным своей приёмной стране и далёким от популярного стереотипа об отупевшем колониальном чиновнике, приговорённом к гибели от жары и скуки на какой-нибудь отвратительной заставе. На самом деле, он, по-видимому, наслаждался пребыванием здесь, на самой дальней голландской границе, где полагался только на себя и шестерых местных полицейских, чтобы претворять в жизнь указания из Гааги территории, по размерам ненамного меньшей самих Нидерландов.
