Я никогда не скрывал, что являюсь евреем. Но я не такой еврей, как вы. Я не «договорной» еврей и не считаю, что мы занимаем какое-то особое место рядом с Господом. Разве это возможно без того, чтобы не исключить всех остальных? Если мы — избранные, значит, они — нет. Разве может остаться невознагражденной безграничная, всепобеждающая доброта Лили только потому, что она произносит не те молитвы, или произносит их не в том порядке, или кланяется не в том направлении, или не кланяется вообще? Сама жизнь Лили является актом божественного раскаяния. Может ли Господь не вознаградить ее за это? А если да, то почему? Потому что она не входит в число избранных? Идиотизм! Я верю в то, что Бог есть. Но при этом я уверен, что наша святость — здесь, наша богоизбранность — в нас самих. Я не верю в то, что Он заслуживает почитания. Я считаю, что, наоборот, мы живем, чтобы сражаться с высокомерной властью Его самого и Его наместников на этой земле. А Его капризная, грубая власть является врагом человека и всего, что делает человек. «Мы — теннисные мячики Бога». Ладно, ударьте по мне, и я ударю в ответ. Мы живем и процветаем, мы работаем, а когда больше не в силах работать, мы возвращаемся в землю, к могучему духу, живущему там. В противоположность эксцентричной, причудливой власти пустынного Бога, дух земли — вот наш неиссякаемый источник. Стоит понять это, и все становится просто. Смехотворно просто. Все — едино, и каждый из нас — часть целого.
Сайлас закрыл дневник. Его спутники уже давно засыпали костер песком и улеглись спать. Сайласа окутала голубоватая тьма и непроницаемая тишина. Он вытянулся на боку, прижавшись спиной к Бивню. К глубокому синему куполу неба был пришпилен молодой месяц, висевший низко над горизонтом. Засыпая, он ощутил чье-то присутствие, но не услышал бесшумную поступь огромных лап по песку и не пошевелился, когда пустынный лев осторожно обнюхал его ухо.
* * *
Два месяца спустя, держа на плече завернутый в ковер Бивень Нарвала, но шагая уже без всякого труда, Сайлас вошел в великий город, где родился его отец, — Багдад.
Глава пятьдесят пятая
РОДОВОЙ ДОМ ДЛЯ СВЯЩЕННОЙ РЕЛИКВИИ
Сайлас неподвижно сидел на скамейке напротив самой большой в Багдаде синагоги. Свет холодного зимнего солнца четко, как кислота на меди, вычертил на фоне неба абрис здания. Сайлас терпеливо ждал. Этому умению его научило долгое путешествие. Он похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли рекомендательное письмо, полученное от раввина маленькой синагоги, которую он построил в своем саду.
Закончилось утреннее моление. Большие двери старого здания со скрипом отворились, и оттуда стали выходить мужчины в черных шапочках. Они переговаривались, убирали в синие шелковые мешочки молитвенники и талесы — молельные шали — и проходили мимо странно одетого мужчины на скамейке, даже не глядя на него.
Это вполне устраивало Сайласа. Ему нужны были не они, а главный раввин. Именно ради этого он пересек реки и горы, пустыню и пыльную степь, не расставаясь с двумя вещами, которые теперь приобрели для него священный смысл, — Бивнем Нарвала и отцовскими дневниками. Он покинул Шанхай весной, а сейчас уже была на исходе зима. Он защищал Бивень от воров и разбойников, от любопытных и просто опасных личностей. Он спал на нем и рядом с ним, крепко обнимая его во сне. За все эти десять долгих месяцев он ни на секунду не выпускал его из поля зрения. Он похудел, стал гораздо сильнее и узнал о мире, лежащем за пределами излучины реки больше, чем когда-либо надеялся узнать.
Дверь синагоги снова медленно отворилась, на крыльцо вышел пожилой мужчина, согбенный годами, и повернулся, чтобы закрыть за собой дверь. Сайлас взошел по ступеням, держа под мышкой ковер.
— Равви все еще в синагоге? — обратился он к мужчине на фарси.
Тот уставился на него во все глаза.
— Скажите это еще раз.
Сайлас повторил вопрос, и мужчина засмеялся глубоким, из живота, смехом.
— В чем дело? — спросил Сайлас.
— Вы всегда так говорите? Я не слышал такого фарси с тех пор, как умер мой прадед.
— Простите, но другого фарси я не знаю.
— Он там. Вы его легко найдете. — Мужчина указал внутрь синагоги и уже собрался уходить, но потом снова повернулся к Сайласу и попросил: — Не могли бы вы сказать что-нибудь еще? Мне никто не поверит, когда я расскажу о том, что слышал сегодня.
Через пять минут Сайлас стоял в кабинете раввина, а тот читал рекомендательное письмо.
— Вы дожидались меня на улице, — вернув письмо Сайласу, проговорил старик. — Ждали, пока закончится служба?
Сайлас утвердительно кивнул.
— Почему вы не вошли внутрь?
— Я еврей по рождению, но не по вере. — Сайлас опустил голову и глубоко вздохнул. — Не такой, как вы. Я не верю в то, что Бог заключил договор с нашим народом, а если он это и сделал, то нарушил его.
Раввин захихикал кудахтающим смехом.
— Вас рассмешил мой фарси?
— Он восхитительно архаичен. Вам в музее место. А что касается ваших идей, то они не новы ни для меня, ни для любого из мыслящих евреев. — Раввин встал из-за стола. — Что я могу для вас сделать?
Сайлас показал купчую на дом, который когда-то принадлежал Врассунам, а потом был выкуплен его отцом и подарен ему. Затем Сайлас сообщил раввину, что ему необходимо спрятать в этом месте некий ценный предмет.
— Там сейчас кто-нибудь живет? — осведомился раввин.
— Да, насколько мне известно, большая семья некоего Абдуллы.
— Они заняли дом незаконно?
— Меня это не волнует. Я не собираюсь отнимать у них дом. Мне нужно только, чтобы они выехали оттуда хотя бы на месяц. В конце концов, это моя собственность!
— И что будет после того, как они освободят дом?
— Я найму заслуживающего доверия архитектора, чтобы спрятать в доме то, что находится в этом ковре.
Раввин нацарапал несколько строк на клочке бумаги и вызвал помощника. Чай, которым угощали Сайласа, был крепким и черным, совсем не похожим на изысканный улун, к которому он привык. Затем они непринужденно болтали, и Сайлас с нетерпением ждал дальнейшего развития событий.
Через добрых полчаса в кабинет вошли трое хорошо одетых мужчин. Двое из них были представлены Сайласу. Первый оказался юристом. Он изучил купчую и коротко спросил:
— На какой срок вы хотели бы выселить их?
— Самое большее — на месяц, причем я непременно компенсирую им расходы на проживание в гостинице и любые другие издержки.
— Вы предлагаете хорошую сделку, — развел руками юрист. — Абдулла — торговец, он поймет свою выгоду. Думаю, проблем не будет. Я сейчас же отправлюсь к ним. — С этими словами он ушел.
