— Что ж, дочь… Эка невидаль. Замуж выдашь, зайдет на свадьбу, — безжалостно разъяснила Клецкина.
— Что же делать-то, Господи? — севшим голосом обратилась неживая Зина в пространство мимо соседки.
— К Стелле Исааковне надо идти, вот что, — важно произнесла та, унося трусы в свою комнату, — больше некуда.
Зина, как на привязи, поплелась за ней на ватных ногах. У себя соседка уложила пыльный предмет в картонную коробку из-под ботинок «Скороход» и перевязала шнурком.
15
В это же самое время, на другом конце страны, неподалеку от Полюса, Поликарп Шторм в очередной раз не справился с управлением своего легкого самолета, конструкции почти тезки, из-за внезапно налетевшего ветра. Ураганный ветер, как бандит из-за угла, налетел и вмиг опрокинул аппарат. Самолет швырнуло в сторону от курса, а затем он навернулся в огромный сугроб и тем спасся от худшей участи.
Летчик, хоть и подвернул несколько шею, и, кажется, ногу сломал, не только смог освободиться от ремней, но и вылез из-под самолета, прорыв в довольно рыхлом снегу тоннель обломком приборной доски. Глянув напоследок на большую красную звезду, расположенную вверх ногами, он медленно пополз в направлении, диктуемом стрелкой компаса, к своим.
Вслед ему выглядывал из-за льдины белый медведь и думал, что вот, мол, железная птица упала и родила птенца, и тот, так вот поползает еще и тоже станет железным, чтоб летать.
16
Зина и соседка Клецкина сидели в очереди у кабинета своей старинной подруги и психотерапевта Стеллы Исааковны Кальменс, внушавшей им страх и трепет причудливостью и силой неженского ума. В последний раз та поразила их оригинальным суждением, что, мол, пока она лично не переспит с мужчиной, то не может даже понять — умен ли он?
Подруга была занята пациенткой, заканчивала прием. Пациентка завистливо поглядывала на эффектный бюст Стеллы Исааковны, рассеянно слушая наставление.
— А чтоб муж вернулся, — втолковывала психотерапевт, — надо его первым делом отпустить совсем и искренно, от души простить.
— Как же это, — протестующе привстала с табурета женщина, — он ведь обрадуется и все?
— Не все. Я так понимаю, что свои методы вы уже исчерпали и пришли ко мне, специалисту?
— Ну да, — залепетала пациентка жалобно, — кажется все уж пробовала.
— Может, хотите еще раз поступить по-своему, по второму кругу? — перебила ее Стелла, — оплатите консультацию, да и ступайте…, — угрожающе отодвинула от себя бумаги врач.
— Нет-нет, я знаю что хуже будет! — испугалась пациентка, — Я уж и так напортила, давайте по-вашему.
— Хорошо, — смилостивилась Стелла Исааковна, — вот вам тетрадь и на каждой строчке, — тут она извлекла коричневую клеенчатую тетрадь, открыла и ткнула ногтем в верхний ряд клеточек, — напишите разборчиво: «Я прощаю тебя, Федя и отпускаю навсегда, с легким сердцем». Затем еще раз и еще. Так и пишите, пока всю тетрадь не испишете. А как места не останется, придете, я скажу, что дальше делать. Ступайте, на сегодня все, — твердо объявила она, нажимая на специальную кнопку, отчего в коридоре вспыхнула надпись «Войдите».
Тут же в дверь ворвались обе соседки, с обувной коробкой наперевес, едва не опрокинув понуро выходящую женщину.
— Стелла, глянь что тут, — протянула врачу коробку соседка, не выпуская изо рта беломорину.
— Ты бы хоть у меня не дымила, — поморщилась Стелла Исааковна, пристально рассматривая извлеченные трусы, растягивая их на пальцах и пробуя прочность шва.
— Ну, что я могу сказать, — многозначительно произнесла она наконец, — Это вашего мужчину блядь какая-то взяла и пристрочила. Дело известное.
— Ну, что я говорила!? — воскликнула соседка, энергично гася окурок в прозрачном блюдце на столе, — именно!
— А что делать-то теперь мне? — воскликнула жалобно Зина, сделав такое же точно лицо, как предыдущая пациентка, и закрывая одновременно платком нос, в ожидание протечки.
— Надо звонить в Москву! — отрубила Стелла Исааковна под согласные кивки курящей подруги.
Тем временем, в коридоре у круглого столика, заваленного популярными медицинскими брошюрами, под светящимся лакированным ящиком с устрашающими картинками, сидела предыдущая пациентка и, не тратя времени, заполняла коричневую тетрадь. Перо ее самопишущей ручки щелкало, брызгалось чернилами и прорывало бумагу. Из под него выходило:
«Ненавижу тебя, Федька, гада, сволоча и кобеля проклятого! Ножом отрежу тебе все твои яйца, и стерву эту, змею подколодную в ступе истолку, гадюку! Покажитесь мне только на глаза! Гад ты, кобелина проклятый! Гад! Гад! Гад!..»
Тут из кабинета выскочили обе взволнованные соседки и стремительно двинулись к выходу. За ними тянулся шлейф нечленораздельных звуков и обрывочных слов: «-…а ты как думала?! …жизнь зависит! Буквально все поставлено на карту!» и прочее. И в приоткрытую дверь, вдогонку неслось: «-Шлите почтой! Не тяните резину!».
Раненное сердце первой потерпевшей пациентки так и рванулось вслед за подругами, тонко почувствовав, что их и может еще тысячи таких же, объединяет одно общее горе.
…
Когда врач-психотерапевт Стелла Исааковна Кальменс рубанула, что, мол, надо звонить в Москву, она конечно имела в виду свою хорошую знакомую Ольгу Толстецкую, у которой был непререкаемый авторитет, экстрасенса и даже мага по особо сложным случаям супружеской неверности. Ольга никогда не ошибалась в суждениях и поступках, имела за плечами несколько браков, один удачнее другого, так что даже все бывшие мужья ее, заодно с настоящим, «действующим», как она выражалась, усаживались шеренгой за столом, когда случались семейные праздники и смотрели ей всегда преданно в рот, чтоб не пропустить ни единого слова. Нечего и говорить, что каждый из них всегда готов был выполнить любое ее поручение. По отношению друг к другу они старательно сохраняли аристократическую предупредительность. Одна была странность, вернее, особенность — все они были из военных.
Именно ей следовало отослать застроченные трусы, поскольку одного диагноза было мало. Ольга ведь прорицала как будущее, так и прошлое. И даже самой Стелле она как-то заявила в бане, когда кончала тереть ей мочалкой обширную спину, что та не первую жизнь живет, но теперь — в другом теле. Предыдущий же раз, она, мол, была революционеркой и погибла в водах.
— Может быть я была женщиной-комиссаром на флоте? — заинтересовалась Стелла, намедни слушавшая радиопостановку «Оптимистической трагедии».
— Да нет, не на флоте, — задумчиво возразила Ольга, созерцая стекающую между лопаток подруги мыльную пену, — это была река…
