Эмиль Катцингер извлек из складок своей пурпурной сутаны маленький серебряный ключик, открыл нижний ящик письменного стола. В ящике лежали десятка два пухлых конвертов. Католическая империя собирала налог со всех, даже самых маленьких приходов. Катцингер руководил одной из трех конгрегации, обеспечивающих сбор этих денег.
Он осторожно взял первый конверт и проворно пересчитал содержимое. Затем протянул конверт Кальфо, тот его приоткрыл, но проверять не стал, неаполитанцу достаточно одного взгляда на пачку купюр, чтобы определить размер суммы.
— Ваше высокопреосвященство, я бесконечно тронут, мои преданность и благодарность не будут иметь границ!
— Я уверен в этом. Мы ценим ваше рвение в самом святом из всех дел церкви, ибо оно касается Господа нашего Иисуса Христа. Что ж, ступайте с миром, успокойте эту прыткую девицу, возжаждавшую известности, и, прошу вас, впредь руководите ею на путях духа не столь… гм… дорогостоящим образом.
Несколько часов спустя Катцингер вошел в другой кабинет, расположенный над колоннадой Бернини и выходящий окнами непосредственно на площадь Святого Петра. Возвысившись до апостольского сана, папа немало времени проводил в разъездах, возлагая руководство повседневными делами на тех, кто всегда оставался в тени, но твердой рукой вел ладью святого Петра к реставрации прежних порядков.
Его высокопреосвященство Эмиль Катцингер управлял делами католической церкви тайно — и держал кормило железной рукой.
Сейчас другая рука, немощная и дрожащая, протянула кардиналу, почтительно стоявшему перед креслом, номер «Ла Стампа». Раздался голос – речь говорившего была заметно затруднена:
— А эта история, где мелькает имя Кальфо… гм… это наш монсеньор Кальфо?
— Да, Святейший Отец, это он. Я виделся с ним сегодня; он примет надлежащие меры, чтобы помешать мерзкой клевете запятнать Святой Престол.
— И… как же избежать…
— Он проследит за этим лично. К тому же, как вам известно, мы через ватиканский банк контролируем ту группу СМИ, к которой принадлежит «Ла Стампа».
— Нет, этого я не знал. Что ж, ваше преосвященство, помогите вновь воцариться миру. Я молюсь об этом каждый день и час.
Кардинал поклонился, улыбаясь. С годами он научился любить старого понтифика. Он был свидетелем той ежедневной борьбы, которую папа вел с болезнью, и восхищался силой его веры и мужеством, с которым тот переносил страдания.
Отец настоятель последним вошел в просторную трапезную. Монахи в грубошерстных балахонах почтительно ожидали его, стоя возле табуретов, расставленных в ряд с безукоризненной аккуратностью. Мелодичным голосом он прочел молитву, монахи сели за стол. Сорок голов склонились, готовясь в молчании внимать чтению. Полуденная трапеза началась.
Напротив прелата в другом конце трапезной занимали стол учащиеся схоластиката — будущие безукоризненные служители церкви. Лица их были сосредоточены, под глазами залегли круги. На столах перед ними стояли миски с салатом, на который они готовы были накинуться по первому сигналу. Начинался учебный год, нужно продержаться до июня.
Отец Нил всегда любил раннюю осень, когда зреют плоды, недаром Францию сравнивают с фруктовым садом. Но сейчас… Вот уже несколько дней, как у него пропал аппетит, занятия в схоластикате тяготили.
— Итак, совершенно очевидно, что Евангелие от святого Иоанна — произведение не вполне цельное, оно является результатом продолжительной литературной обработки. Кто его автор? Или здесь скорее надлежит говорить о нескольких авторах? Мы с вами только что сопоставили некоторые фрагменты этого священного текста и убедились, что в различных его частях не только язык, но подчас и содержание весьма отличаются. Один и тот же автор не мог одновременно так живо описать события, очевидцем которых он явно был сам, и в то же время пускаться в пространные рассуждения на блестящем греческом языке, в которых чувствуется влияние философии гностиков.
Отец Нил разрешал своим студентам прерывать его во время лекций при условии, что вопросы будут краткими. Но сегодня, стоило ему затронуть столь волнующую его тему, как он увидел перед собой окаменевшие лица учеников.
«Я понимаю, что мы сходим с торной дороги, это совсем не то, чему вас учили на уроках катехизиса. Но если сам текст вызывает вопросы… Вам еще предстоит много удивительного!» — думал он, глядя на застывших студентов.
Замысел его лекций возник в результате многолетних одиноких исследований и раздумий. В библиотеке аббатства он несколько раз тщетно разыскивал некоторые произведения, недавно вышедшие в свет. Он узнавал о них из специализированного журнала, который получал отец Андрей.
— Смотрите – ка, отец Нил, наконец извлечена из забвения еще одна часть рукописей с берегов Мертвого моря! Я уж и не надеялся… Пятьдесят лет прошло с тех пор, как в Кумранских пещерах были обнаружены кувшины, но после смерти Иггаэля Ядина ничего не публиковалось, больше половины этих текстов до сих пор не известны публике. Неслыханное безобразие!
Отец Нил улыбнулся. Он вспоминал, как постепенно ему открывались новые черты характера отца Андрея — увлеченность, стремление постоянно узнавать что – то новое. Он полюбил их долгие уединенные беседы, когда отец Андрей, слегка наклонив голову, внимательно слушал рассказы Нила о его изысканиях. Потом одним словом, а порой и молчанием или одобрял выводы своего ученика, или помогал сориентироваться в дебрях самых рискованных предположений.
Человек, которого он тогда видел перед собой, совсем не походил на сдержанного библиотекаря, сурового хранителя трех ключей, каким испокон веков полагалось быть исполнителю сей важной должности в аббатстве на берегу Луары!
Здание после войны было перестроено, хотя монастырь при этом не закрывался. Оно напоминало собой подкову. Библиотека располагалась на верхнем этаже под самой крышей, занимая все три крыла — северное, южное и центральное.
Четыре года назад в распоряжение отца Андрея вдруг поступили значительные суммы. Ему надлежало пополнить библиотечные фонды ценными изданиями по религиозной и исторической проблематике. Придя в восторг, он поставил все свои знания и умения на службу предложенной задаче. На стеллажах появились издания редкие или уже исчезнувшие из продажи, каких обычно днем с огнем не сыщешь, книги на древних и современных языках. Последовавшее непосредственно за этим распоряжение Ватикана об открытии схоластиката подсказало, откуда вдруг появилось такое сказочное изобилие материалов для исследований.
