— Шестеро моих парней готовы отдать Богу души. Ещё четверо плохи. Сэм говорил, что ты смыслишь в медицине?
— Немного смыслю. У меня письмо для вас.
— От кого?
— От герцога Нортхэмптона, господин.
— Я не «господин». Чего от меня хочет Билли?
Монашек не ответил, и Ле Батар насмешливо прищурился:
— Только не делай вид, что ты не сунул нос в письмо! Чего надо от меня Билли?
— Я чужих писем не читаю!
— Монах-праведник? Чудеса! — Ле Батар покачал головой, протянутого письма не взял, — Иди к раненым. С письмом потом разберёмся.
Больше часа брат Майкл вместе с двумя другими монахами промывал и перевязывал раны, а, выйдя на свет Божий, первое, что увидел, — двух эллекинов, пересчитывающих груду дрянной серебряной монеты.
— Договор был, — обратился Ле Батар к павилльскому аббату, — что наши услуги будут оплачены в генуэзских дукатах. Золотом.
Настоятель сконфузился:
— Граф передумал и заменил золото серебром.
— И вы разрешили? Он нарушил договор, обманул нас при вашем попустительстве!
— Что я мог сделать, мой добрый господин? — оправдывался аббат, — Он прислал за деньгами своих головорезов!
Нанимая эллекинов, Лабрюиллад обязался заплатить им полновесным золотом генуэзской чеканки, но после того, как деньги привезли на хранение в монастырь, и Ле Батар убедился, что всё честно, люди выжиги-графа наведались в обитель ещё раз, заменив золото кучей разнородных серебряных монет: экю, денье, флоринов, среди которых имелось немало опиленных и откровенно поддельных. Формально выплаченная серебром сумма соответствовала условленной, но по сути граф заплатил эллекинам вдвое меньше.
— Я протестовал! — горячо уверял настоятель, боясь, что Ле Батар откажется выплатить положенный монастырю за хранение процент, — Протестовал!
— Верю, — холодно кивнул чёрный командир.
Он снял бацинет и задумчиво пригладил коротко остриженные чёрные волосы:
— Умом, как я понимаю, граф Лабрюиллад не блещет? Как и широтой души.
— Не блещет, — с готовностью согласился аббат, — Жаден до бесстыдства. Это из-за его отца. Лен Лабрюилладов простирался до моря, однако родитель графа южную половину спустил в кости.
Настоятель посмотрел на отброшенную одним из считавших монеты эллекинов явную подделку и с беспокойством осведомился:
— Что будете делать, мой добрый господин?
— Делать? — Ле Батар поразмыслил, — Ну, деньги, так или иначе, я получил. А нарушенные договорённости — хлеб стряпчих. Пожалуй, следует обратиться в суд.
— Очень разумно, мой добрый господин! — воодушевлённо одобрил аббат, уяснив, что его доле ничего не грозит.
— Не суд графства, естественно…
— Может, суд епископа?
Ле Батар благосклонно кивнул:
— Мне понадобится ваше свидетельство, святой отец.
— Конечно, конечно, мой добрый господин.
— Ваше содействие будет щедро вознаграждено.
— Можете всецело располагать мною, мой добрый господин.
Ле Батар погонял носком сапога бросовую монетку и объявил:
— Значит, так тому и быть. Положимся на справедливость законов. К монастырю у меня претензий нет.
Он приказал своим людям отобрать для выплаты настоятелю монеты получше. Брат Майкл (в который раз!) шагнул к нему с нераспечатанным письмом.
— Погоди, — опять отмахнулся Ле Батар, улыбаясь подошедшей женщине с ребёнком.
Пока эллекины штурмовали Виллон, их семьи ждали за городом. На марше брат Майкл больше грезил о прелестной Бертилье, чем рассматривал спутниц жизни наёмников, а зря. Эта дама не только не уступала по красоте графине, но в чём-то даже затмевала её. Бертилья была темноволосой, хрупкой и нежной, эта — белокурой, грациозной и хищной. Ростом она почти равнялась Ле Батару, её золотые кудри горели огнём в лучах тусклого зимнего солнца, споря в сияньи с её отдраенной песком, уксусом и проволокой до голого металла кольчугой. Боже, думал поражённый монах, наверно, там, где она проходит, распускаются розы. Ребёнок, мальчик лет семи-восьми, имел её черты лица и смоляную шевелюру Ле Батара.
— Моя половина Женевьева и сын Хью. А это брат…? — Ле Батар вопросительно уставился на монаха.
— Брат Майкл, — подсказал юноша, не сводя с красавицы глаз.
— Брат Майкл привёз письмо.
Ле Батар вынул из пальцев пялящегося на его жену монаха сложенный листок пергамента, запечатанный иссохшим потрескавшимся сургучом, передал Женевьеве.
— «Сэру Томасу Хуктону», — прочитала она, — Сэр Томас Хуктон, это вам.
Она блеснула белыми зубами, а муж скривился:
— Я — Ле Батар.
Он крещён был Томасом, и звался так большую часть жизни, иногда добавляя название рыбацкой деревушки Хуктон, где родился, и не претендовал ни на что большее, хотя мог. Семь лет назад герцог Нортхэмптон сделал его «сэром», посвятив в рыцари, а по праву рождения, пусть и помимо законного брака, ему принадлежали титул и графство в восточной Гаскони. Сейчас он предпочитал зваться «Ле Батаром» или просто эллекином. Прозвища нагоняли страху на врага, а испуганный враг наполовину побеждён.
Ле Батар отобрал у поддразнившей его жены письмо, сунул за пояс и хлопнул в ладоши:
— Эй, ребята, выступаем на запад через пять минут! Шевелитесь! — отвесив учтивый поклон аббату, учтиво сказал, — Благодарю вас. Мои стряпчие, несомненно, захотят побеседовать с вами.
— Да поможет вам Господь!
— А это, — Томас вложил в ладонь настоятеля ещё один кошель, — За моих раненых. Позаботьтесь о них. Похороните тех, кто отойдёт, панихиды отслужите.
— Конечно, мой добрый господин.
— Я буду заглядывать иногда, проведывать, не нужно ли им чего…
В дружелюбном голосе Ле Батара прорезалась сталь, и аббат рассыпался в неискренних любезностях:
— Вам мы всегда будем рады. В нашей скромной обители ваши увечные воины ни в чём не испытают нужды, мой добрый господин! Ни в чём!
Оставшиеся монеты сноровисто ссыпали в перемётные сумы и навьючили на лошадей. Хуктон заглянул в лазарет подбодрить раненых. Солнце низко висело над горизонтом на востоке, а отряд двинулся на запад. Брат Майкл ехал на спине выделенной ему кобылы, держась Сэма. Тот, несмотря на юность, командовал у Ле Батара лучниками.
— И часто Ле Батару приходится прибегать к услугам стряпчих?
— Стряпчих он на дух не переносит. Будь его воля, всё их гнилое семя он бы запнул в самую вонючую дыру ада и дал бы сатане нагадить сверху.
— А аббату он сказал…
— Сказал, — Сэм кивнул на восток, — Следом за ними, святой брат, жирный граф пустил с десяток соглядатаев. Умишка у них не много, раз позволили нам себя заметить, тем не менее, его хватит, чтобы пошушукаться с настоятелем. Потом они вернутся к хозяину и доложат, что видели нас, направившихся на запад. И его жирное сиятельство будет ждать вызова в епископский суд. А получит вот это.
