– Что вы затеяли? – спросил по-голландски Ивашка.
– Мы пойдем вперед. Надо же дать лошадям отдых. Вы нас догоните.
Подруги, разувшись, пошли по мелководью, Анриэтта прихрамывала и опиралась на плечо Денизы.
– Вот ведь норовистые бабы, – с одобрением молвил Петруха.
– Если мы их приведем к Шумилову, будет хорошая награда, – буркнул Ивашка. – Бабы, сам знаешь, не простые.
Он не хотел ничего объяснять Петрухе, да тот и не домогался.
Напоив бахматов, они присели на камнях – позволили себе небольшой отдых. К шуму порогов они уже притерпелись, беседовать не хотелось – просто сидели и смотрели на текущую воду. Видимо, потому и услышали наверху перекличку – какие-то люди ехали лесом и довольно громко переговаривались. Лес в этом месте был такой, что без лишней нужды туда не забредали.
– Не по нашу ли душу? – спросил Петруха. – Вроде ищут кого-то.
– По нашу, – кивнул Ивашка. – Нужно уходить, держась утесов. Может, сверху не разглядят.
– Бабы! Будь они неладны!
– Нишкни!
Как раз Анриэтту и Денизу, идущих мелководьем, сверху было бы отлично видно.
Ивашка вскочил, Петруха остался сидеть. Ивашка уставился на него – и представил, что бы могло твориться в Петрухиной голове. Погоня не нуждалась в московитах – наоборот, поскольку герцог Якоб вроде собрался идти под руку русского царя, московитов бы изругали и отпустили восвояси, даже ни разу не дав по морде. Погоне нужны были бегинки. Если не двигаться сейчас с места – конные проедут вперед, обнаружат женщин и сообразят, как их взять в плен.
Спорить с Петрухой было недосуг. Ивашка взял повод своего бахмата и быстро повел его вверх по течению, догонять Денизу с Анриэттой. Петруха остался сидеть в большой задумчивости.
Подруги шли неторопливо. Ивашка нагнал их, когда они едва одолели версту, и позвал сапсаньим криком «пьяк-пьяк-пьяк». Сапсаны здесь не водились, но и окликать по-человечьи он не мог. Дениза обернулась, он молча поманил рукой. Но подойти под защиту утесов им было мудрено – слишком острые и мелкие камни усыпали песок.
– Обувайтесь, – приказал Ивашка, когда они наконец пробрались к нему. – Идите, как улитка по стенке ползет. Наверху – погоня. Тихо…
И дальше подруги шли впереди, он – следом, с бахматом в поводу.
Дениза обернулась.
– Ничего не получилось, – сказала она. – Возвращайтесь назад. Хоть вы спасетесь.
Она отлично понимала, что живые они с Анриэттой никому не нужны. И если погоня не отстает – значит, найдена лодка с тремя покойниками и герцог жаждет возмездия. Поди докажи, кто их упокоил…
– Дура… – по-русски буркнул Ивашка.
Каждый шаг приближал их к русскому войску – но поди угадай, где оно, это войско. Может, верст за тридцать, устроило дневку возле городка Крейцбург и набирается сил перед штурмом Кокенгаузена.
Они шли молча, пока не напоролись на препятствие. В реку вдавался не утес, а целый известняковый утесище, имевший такое же подножие, на которое еще поди вскарабкайся. А вскарабкаешься – вымокнешь до нитки, потому что по всей этой десятисаженной стенке выходы родников, и вода струится вниз сплошным потоком.
– Черт бы тебя побрал, – сказал утесу Ивашка. – Сударыни, я первый пойду, найду дорожку впритирку к стене. Потом вернусь, втащу вас сюда.
Он отдал Денизе поводья бахмата и полез на подножие утеса. Тут же он осознал мудрость пословицы «Русский человек задним умом крепок»: нужно было снять с себя все, остаться в одних портах, и уж, во всяком случае, не лезть под струи в суконном колете. Жмурясь и выискивая ногами ступеньки, Ивашка поднимался все выше – и набрел на сухой пятачок. Оттуда был виден участок реки версты в две, до следующего поворота. И вдруг из-за того поворота показался остроносый струг! Ивашка даже не понял сперва, что это за низко сидящее суденышко с прямым парусом; потом, увидев второй и третий паруса, сообразил.
– Господи Иисусе… – прошептал он и перекрестился.
Тут-то и грянул сверху первый выстрел.
Погоня как-то углядела беглецов. Поскольку никаких криков и требований сдаваться сверху не прозвучало, намерения посланных герцогом людей были ясны.
– Сюда, сюда! – крикнул женщинам Ивашка и, повернув назад, пополз по утесу к подножию – чтобы втянуть туда сперва Анриэтту, потом Денизу.
Все трое вжались в складки покрывавшего известняк волнистого туфа, по которым струилась вода.
Ивашка втолкнул Денизу в щель – глубиной в пол-аршина, заслонил собой. Топчась на мокром камне, он поскользнулся и едва не съехал вниз – прямо под пули. Дениза успела удержать его и не выпускала из объятия. Ивашка стоял к ней спиной, летящая сверху вода заливала глаза. Он запрокинул голову, поймал губами прерывистую струю – коли помирать, так хоть не от жажды. Вода была изумительного вкуса. Рядом щелкнула по камню пуля – кто-то умудрился, немного спустившись, выстрелить сбоку.
Погоня искала удобный спуск к реке. И поиски не должны были затянуться.
– Ну хоть Петруха уцелеет… – пробормотал Ивашка.
А Петруха в это время бежал по лесу, хоронясь за стволами деревьев. Бахмата он оставил внизу, а сам полез наверх – в разведку. Придумал он это, глядя в спину уходящему Ивашке. Приходилось ему дома бывать во всяких переделках, и он надеялся, что на месте, разобравшись, что к чему, примет разумное решение.
Выстрелы его не слишком удивили – он сообразил, что всадники собрались на краю одного из утесов и пытаются достать пулями укрывшихся внизу Ивашку и женщин. Нужно было хотя бы узнать количество врагов.
Вдруг лесная тропа пошла вверх, все выше, выше, и вывела Петруху на край самого высокого утеса, из которого струились родники.
Оттуда он, как и Ивашка, увидел идущие по реке струги. Они были далековато, да и стрельба во владениях герцога их не касалась – может, герцогские лесничие кого-то гоняют. И потому Петруха принял единственно возможное решение. Он понесся, что было мочи, лесом и только чудом не расшибся, споткнувшись о торчащие из земли корни.
Когда он вторично выскочил на самый край, стрельба продолжалась – но и струги были уже совсем близко.
Петруха, размахивая руками, поскакал по уступам вниз. Сорвав с себя колет и рубаху, он сел наземь и, ругаясь, стянул сапоги. А потом, забежав в воду по колено, плюхнулся на живот и нырнул, уходя в глубину. Вынырнул он саженях в восьми от берега, набрал воздуху – и опять скрылся под водой. Таким образом он подплыл довольно близко к головному стругу, а там уж заорал, что было мочи:
