– Братцы! Православные! Выручай, Христа ради!
Струговщики не ожидали услышать такое и даже немного растерялись. Но кто-то из стрелецких десятников, а на судне плыло два десятка стрельцов, прикрикнул:
– Дурачье, бросайте ему конец!
Мокрого Петруху втянули на борт.
– Ты кто таков? – строго спросили его.
– Братцы, про то один лишь воевода Ордин-Нащокин ведает, – отважно соврал Петруха. – Да еще Посольский приказ. Там наши люди погибают! Кто тут у вас начальный? Пусть прикажет их у врага отнять!
– Так там по нашим стреляли? – спросил стрелецкий десятник.
– А то по кому же?! Ты тут за главного? Вели гребцам порезвее веслами махать! Коли наших пристрелят – тебе перед воеводой ответ держать!
– Ну-ка, изготовьтесь к бою, молодцы, – приказал десятник. – Акинфиев, запаливай жгут. Забирай правее, ребята, пищали на версту не бьют…
Горящий жгут пошел по рукам, от стрельца к стрельцу, чтобы все могли зажечь фитили пищалей.
– Акинфиев, Абрамов, Лодыгин – палите поверх голов, для вразумления. Отступят – хорошо, нет – еще пугнем.
– Мне к Посольского приказа подьячему Шумилову! – стал требовать Петруха. – Без проволочки! Я с донесением!
– Все эти приказные и воеводы берегом идут, – ответили ему.
Залп с головного струга не достал, но сильно удивил герцогскую погоню, всадники отступили в лес – черт ли их, московитов, разберет, каких от них подарков ждать.
Плоскодонные ертаульные струги тем и хороши, что могут подойти близко к берегу. С головным стругом поравнялся другой, поменьше и более верткий, Петруха перескочил с борта на борт, кричал, грозил царским гневом, и, когда поравнялись с высоченным утесом, струг резко принял влево.
Прикрываемые пищальным огнем, с утеса спустились на подножие и затем в воду Ивашка, Дениза и Анриэтта. Их втащили на струг, и он опять вышел на стрежень, заняв место в строю.
– Батюшки, сколько ж вас тут? – спросил изумленный Ивашка.
– Чуть не полторы тыщи лодок и стругов, – с гордостью сказали струговщики.
– Так что, с воды будете Кокенгаузен брать?
– А что ж? Прикажут – и с воды.
– Высоко ж стоит.
– Это ты пушкарям скажи, это их забота.
Шумилов ехал вместе с начальными людьми и с самим воеводой Афанасием Лаврентьевичем Ординым-Нащокиным по правому берегу. Он держался позади, а рядом с воеводой был князь Мышецкий. Он, встретившись с государем и представив ему датского посла, а также доложив о своих переговорах в Дании и Бранденбурге, получил повеление возвращаться обратно в Копенгаген. Князь и его свита ехали с войском, пока не будет удобной дороги на Митаву, чтобы в Митаве решить, Виндавский или же Либавский порт предпочесть. Туда же вместе с ним должен был отправиться Афанасий Лаврентьевич – по крайней мере, так он полагал, все должно было решиться в царском шатре, а государь Алексей Михайлович от нетерпения умчался вперед, чтобы самолично начать осаду замка.
К Шумилову с разговорами не приставали – он все, что мог, доложил о смерти князя Тюфякина и держался в стороне от молодых и чиновных князей и княжичей, думал о своем. А «свое» это было – намеки верных людей, что-де хватит Шумилову сидеть в Посольском приказе, государь после курляндского путешествия непременно велит ему быть в Приказе тайных дел, который все больше власти в Кремле забирает. Аргамак подьячего был немолод, смирен, позволял унестись мечтами туда, где нет войск и не гомонят стрельцы, затевая на ходу вольные беседы.
К нему подъехал парнишка-посыльный.
– Твоя милость Шумилов из Посольского приказа будет? – спросил, кланяясь, парнишка.
– Кому до меня нужда?
– Там из речки четверых выловили. Один божится, что он Посольского приказа толмач Ивашка Макаров, другой, опять же, не приказный, а твердит, что твоя милость его посылала, он Петруха Васильев.
– Это двое. Кто другие два?
– Баб они где-то себе добыли, – презрительно сказал посыльный.
– Где они с бабами?
– На стругах плывут.
– Веди, показывай.
* * *
В ожидании встречи с Шумиловым Ивашка и Петруха выспрашивали о взятии Динабурга, который в тот же день велено было звать Борисоглебском. Осада длилась около двух недель, хотя гарнизон был невелик. Кокенгаузен и гарнизон имел поболее, и укрепления – получше, и расположен более удобно, чтобы выдержать осаду.
– А на приступ пошли, как вторые петухи пропели, – рассказывали стрельцы, – а как третьим петухам петь, так и в город вошли. А как в город вошли, так на верхний замок нас повели, а там сеча была яростная! А потом государь велел в городе православную церковь ставить, сразу же, без заминки!
– Не вам ли, молодцы, с берега машут? – спросил Ивашку с Петрухой струговщик.
И началась суматоха – нужно было ссадить со струга Анриэтту с Денизой, нужно было найти лекарей, чтобы отдать им Анриэтту с ее коленом, а многие лекаря остались в Борисоглебске – две с половиной сотни раненых с собой не потащишь. Врачеватели были далеко, в обозе, Анриэтту повезли туда, Петруха отправился следом – искать себе хоть какую сухую одежонку и обувку, мокрый Ивашка остался с Шумиловым.
Он первым делом покаялся – бахматы остались на том берегу, иначе никак не получалось. Он даже тыкал пальцем вдаль, показывая, где они стоят.
– Сейчас передовой полк уйдет к Кокенгаузену, приступать к осаде, вы при мне будете… Где вторая монашка?
Шумилов подразумевал Денизу.
– Она с той осталась, помогать врачевать.
– Будь при мне. Я о вас с Петрухой воеводе доложу.
Афанасий Лаврентьевич принял их поздно вечером в своем шатре. Ивашке доводилось с ним встречаться, а вот Петруха видел воеводу впервые и удивился – седоватый и чернобровый, имеющий нос с заметной горбинкой и темные живые глаза, воевода менее всего был похож на раскормленного и высокомерного боярина.
Ордин-Нащокин, в одном полосатом зипуне и простых портах, расхаживал взад-вперед, диктуя важное письмо сыну Воину. Сына, двадцатилетнего молодца, в Посольском приказе знали – он помогал отцу в переписке, отменно знал немецкий, польский и латинский языки, воспитывался на европейский лад.
– Заходи, Арсений Петрович, – пригласил он. – И вы заходите. Много о чем вас надобно расспросить. Только послание докончу. Хочу, чтобы из Казани прислали мастеров добрых – там наловчились строить речные суда для военного дела, а они нам скоро понадобятся. И в Астрахани с Делового двора мастеров потребую – там уже крупные суда строят, чтобы ходить по Каспийскому морю.
