Равенна – город-уникум, истинная сокровищница искусства поздней Античности и Византии доиконоборческого периода. Многие города Италии могут «похвастать» историей более древней, нежели равеннская, – но кто из них, кроме Равенны, мог бы трижды претендовать на столичный статус? Рассказ о славном прошлом древнего города, его уникальной архитектуре и памятниках – в новой книге историка Е.В. Старшова.
Архиепископ сказал: “Возможно, они спят, потому что этой ночью утомились, и по этой причине их угнетает сон”. Отложили служение почти до первого часа дня, и архиепископ снова послал нотария, а тот, не найдя никого из клириков, объявил архиепископу, что никого нет. И архиепископ говорит: “Что это? Какой уже час? Если не все придут, то хотя бы будет кто-нибудь, кто придет?” И некто из его окружения сказал: “Да взвесит наш господин мои слова: среди своих священнослужителей ты не найдешь сегодня никого, кто бы приблизился с тобой к престолу в этот праздник”. И архиепископ спросил: “Почему?” Тот ответил снова: “Потому что все отправились по Цезарейским тропам и ушли к Святому Аполлинарию и там служат миссу; туда перешли пресвитеры, диаконы, субдиаконы, аколиты, гостиарии, чтецы и певцы с разнообразным клиром; из них ни одного не осталось, церковь пуста, нет ни одного стража. Они объявляли, что понесли весьма сильный ущерб и перешли туда”. Тогда архиепископ поднялся с трона, где он сидел, и, ударив себя по лбу, сказал: “Увы, я побежден!” Издавая вздохи, идущие из глубины сердца, и оплакивая самого себя, он вошел в свои покои. Народ же в церкви дивился, не зная причины такого поступка. Итак, совершив это, архиепископ немедленно послал благородных мужей на самых резвых конях, чтобы весь клир, убежденный ими, вернулся в церковь. Когда клирики увидели этих мужей, подъезжающих к ним, они все тотчас поднялись, опустили лица к земле и, прежде чем заговорили посланцы архиепископа, великим гласом сказали: “Удалитесь, ибо мы имеем не пастыря, но убийцу. Когда он входил в эту овчарню, он давал обещание делать не то, что он сделал”. “Восстань, святой Аполлинарий, служи нам миссу в день Рождества Господня. Тебя нам дал святой Петр как пастыря. Потому мы – твои овцы. К тебе прибегаем, спаси нас. Не здесь ты принял рукоположение, но сам Апостол благословил тебя своими руками и сообщил благодать Святого Духа; к нам он направил тебя, и мы приняли твою проповедь. Ты послан, чтобы управлять, а не уничтожать. Ты стоишь перед Справедливым Судией, поборись за нас, сокруши кровавую пасть волка, чтобы ты мог отвести нас на приятные пастбища Христовы”. “Если ты не восстанешь и сегодня, в день Рождества, не станешь служить миссу, мы все единодушно уйдем из твоего дома и отправимся в Рим к блаженному Петру, твоему учителю, и с рыданиями упадем перед ним ниц, и с громкими стенаниями, безмерным плачем и великими воздыханиями скажем: “Мы были у твоего ученика, нашего предстоятеля и проповедника, которого нам дал ты, и он не пожелал служить миссу в столь знаменательный день Рождества Господня. Или освободи нас от него, или дай нового пастыря, который убережет нас от дракона, который будет жить в городе и сострадать нашим скорбям. Вот ты сам, пастырь добрый, знаешь, что многие из твоих овец из-за немалых тягот и голодной нужды ушли и отступили от Святой Заповеди и Твоего учения, потому что душил их негоднейший предстоятель”. Если же он нас не услышит, направимся оттуда в Константинополь к императору и попросим у него отца и пастыря”. При этих словах с обеих сторон начались столь великий плач и необыкновенное рыдание, что те, кто вернулся к архиепископу, по причине неумеренных слез и неясной речи всех этих клириков едва были в состоянии передать их слова и не смогли выполнить возложенного на них поручения. Тогда опечалившийся архиепископ Феодор, страшась происходящего, с великой поспешностью прошел во дворец и поведал все, что с ним приключилось, патрицию (т.е. экзарху. – Е.С.), говоря: “Бросили меня мои овцы, я лишен пастырской почести, отвергнут и удален. Стадо Господне, врученное мне, просит себе другого пастыря; они поспешили в Классис и, войдя в церковь Блаженного Аполлинария, обвиняют меня перед Богом и насмехаются надо мной”. Патриций тотчас же послал благородных мужей, чтобы те призвали всех клириков назад, а он, патриций, восстановит все их прежние обычаи. Клирики же, возмутившись, заплакали и сказали: “Если мы достигнем Константинополя, мы еще и на этого экзарха пожалуемся, ибо прежде он не желал исправить архиепископа. Не пойдем, но до девятого часа будем ждать блаженного Аполлинария, нашего архиепископа; если же он промедлит, пойдем в Рим”. И благородные мужи воротились, проливая обильные слезы, объявили услышанное архиепископу и патрицию и зарыдали. Они еще добавили, что в самой церкви отдавались эхом столь великие плач и рыдание, каких никогда не слыхали и не видали во всем Классисе: “Мы с ними горько заплакали, еще услышав и их скорбные голоса”. Тогда архиепископ, весьма пораженный скорбью, пожелал упасть к ногам патриция; с сильным плачем он сказал: “Умоляю твое милосердие, да не будет тебе неприятно пойти туда, испытывая ради меня усталость; поручись за меня, что я сделаю все, что обещаю, согласно тому, как им угодно, и буду иметь долю от церковного имущества не большую, чем любой из них”. Тогда патриций приказал возложить на своего коня фалеры (знаки своего достоинства), сел на него и поехал к гробнице вышеупомянутого мученика; созвав к себе всех клириков, он произнес кроткие и умиротворяющие слова и привел их назад с собой, обещая все исправить, как вы и прежде слышали. И они пришли, и, когда день уже клонился к вечеру, отслужили миссу и вечерню вместе с усмиренным архиепископом. На другой день экзарх пришел в церковный дом и сел с архиепископом и всеми пресвитерами, позади них стояли диаконы; вместе со всем клиром церкви они принимали участие в этом противостоянии. Когда они сказали друг другу много взаимно враждебных слов, архиепископ был изобличен, и тотчас же честь и достоинство всех клириков были восстановлены, богатства Церкви были разделены, и среди них не осталось никого, кто бы не имел какой-нибудь части церковного имущества; и когда еще были отпущены жалобщики и должники из слуг клириков, все, радуясь, пошли в свои монастыри и благословляли Бога. То, чем прежде пользовался один архиепископ, позже было разделено между всеми клириками, и с того дня, прежде чем новый архиепископ примет рукоположение, между ним и священнослужителями заключался такой договор, что слуги клириков могут рассчитывать на покровительство и заботу. Итак, через некоторое время этот предстоятель, храня в сердце гневную мысль о том, как бы навредить подчиненным ему священнослужителям, вспомнил причиненное ему зло; и так как Феодор не мог, как желал, обогащать свою родню за счет имущества Церкви, он тайно послал доклад папе Агафону, чтобы тот вызвал его в Рим, словно для обсуждения дела Святых Божиих церквей в кафолической вере. Папа тотчас же написал послание, чтобы предстоятель равеннской Церкви поспешил в Рим ради святой и безукоризненной кафолической веры. Феодор, показав послание и прочтя его перед всеми своими священнослужителями, повернул его текстом к себе и спросил их: “Как вам кажется? Вот вы видите апостольское послание и знаете, что оно содержит; как вам кажется? Без вашей воли я ничего не сделаю. Пусть объединит нас общий замысел, братия, одна воля, разделим один дух и отличимся этим”. Они же, отвечая в простоте, ибо не знали тайного замысла, сказали: “Подобает нам ради веры Святой и Православной Церкви Божией даже подвергнуться смертельной опасности”. Когда же Феодор приехал в Рим, он отдал себя и свою Церковь в подчинение римскому архиепископу. Римский архиепископ, довольный тем, что приобрел
