Здесь наступило молчание, потому что Алисе показалось, что она говорила слишком откровенно и горячо для девицы ее лет, сэр Генри погрузился в грустные воспоминания о судьбе своего покойного государя, а Кернегай и его мнимый хозяин чувствовали себя неловко, вероятно, от сознания, что Карл в действительности далеко не походил на этот идеальный портрет, написанный такими пламенными красками. Бывают случаи, когда преувеличенная или незаслуженная похвала может стать самой острой сатирой.
Но тот, кому подобные соображения могли бы быть очень полезны, не способен был долго им предаваться. Он принял насмешливый тон, который, пожалуй, лучше всего заглушает голос совести.
— Каждый кавалер, — сказал он, — должен преклонить колена и поблагодарить мисс Алису за то, что она начертала такой лестный портрет нашего государя, сочетав в нем добродетели всех его предков; жаль только, что она ничего не сказала об одной стороне, которую художнице не пристало обходить молчанием.
Когда она изобразила его как достойного наследника деда и отца, образец монарха и человека, почему не могла она в то же время наделить его внешним обаянием его матери? Почему бы сыну Генриетты Марии, самой блистательной женщины своего времени, не присоединить к своим внутренним достоинствам располагающую наружность — красивое лицо и стройный стан? У него такие же наследственные права на привлекательную внешность, как и на нравственные качества; портрет с таким добавлением был бы совершенством в своем роде, и дай бог, чтобы этот портрет был похож!
— Я понимаю вас, мистер Кернегай, — сказала Алиса, — но я не фея и не могу, как в волшебных сказках, наделять людей такими дарами, в которых отказало провидение. Я не была бы женщиной, если бы не интересовалась этим, и я знаю, что у короля, сына таких красивых родителей, необыкновенно грубые черты лица.
— Боже мой, сестра! — воскликнул Альберт, вскочив со стула.
— Да как же, ведь ты мне сам говорил, — возразила Алиса, удивленная его волнением, — и ты еще сказал…
— Это невыносимо, — пробормотал Альберт. — Мне надо срочно поговорить с Джослайном… Луи, — он умоляюще взглянул на Кернегая, — ты, конечно; пойдешь со мной?
— Всем сердцем рад бы пойти, — ответил Кернегай лукаво улыбаясь, — но, видите ли, я до сих пор хромаю. Да что ты, Альберт, — шепнул он, противясь попыткам Ли-младшего увести его из комнаты, — неужели ты думаешь, что я так глуп и обижусь? Напротив, мне хочется воспользоваться этим уроком.
«Дай-то бог, — подумал Ли, выходя из комнаты, — впервые урок пойдет вам на пользу, и дьявол разрази заговоры и заговорщиков, которые заставили меня привезти вас сюда!»
И он, раздосадованный, отправился в глубь парка.
Там, говорят, он днюет и ночует
Среди своих друзей-головорезов,
И он, шальной, балованный юнец,
Считает для себя великой честью
Кормить весь этот сброд.
«Ричард II»[45]
Беседа, которую Альберт тщетно пытался прервать, продолжалась в том же духе, когда он вышел из комнаты. Она забавляла Луи Кернегая, потому что среди недостатков его характера не было ни личного тщеславия, ни чрезмерной чувствительности к заслуженному порицанию; эти черты, и в самом деле, были несовместимы с таким умом, который, при большей строгости принципов, более упорной энергии и способности к самоотречению, поставил бы Карла на одно из первых мест в списке английских монархов. С другой стороны, сэр Генри с понятным восхищением слушал излияние благородных чувств своей возлюбленной дочери. Его собственные чувства отличались скорее постоянством, чем пылкостью, а воображение его возбуждалось только под влиянием другого человека, подобно тому как из бузинного шарика вылетают искры, только если потереть его о подушечку. Поэтому он был доволен, когда Кернегай продолжил разговор, заметив, что мисс Алиса Ли не объяснила, почему же та добрая фея, которая наделяет людей нравственными достоинствами, не может избавить их от физических недостатков.
— Вы ошибаетесь, сэр, — сказала Алиса, — я никого ничем не наделяю. Я только пытаюсь изобразить нашего короля таким, каким я надеюсь его видеть, таким, каким, я уверена, он может быть, если захочет.
Молва говорит, что наружность у него непривлекательная, но та же молва утверждает, что способности у него выдающиеся. Значит, он сможет достичь совершенства, если будет прилежно развивать их и применять с пользой, если будет владеть своими страстями и руководствоваться своим разумом. Не каждый хороший человек может быть мудрым, но каждый мудрый человек, если захочет, может развить в себе и добродетели и способности.
Юный Кернегай порывисто встал, прошелся по комнате, и не успел баронет сделать замечание по поводу его странной непоседливости, как он снова бросился на стул и сказал слегка изменившимся голосом:
— Так, значит, мисс Алиса Ли, добрые друзья, которые рассказывали вам про нашего бедного короля, отзывались о нравственных его качествах также неблагоприятно, как и о внешности?
— Вам лучше знать, сэр, — ответила Алиса, — ведь ходили слухи о его распущенности, которая, как бы ни оправдывали ее льстецы, во всяком случае, не подобает сыну мученика. Я буду счастлива удостовериться в том, что это не правда.
— Удивляюсь твоему неразумию, — сказал сэр Генри Ли. — Зачем ты намекаешь на такие вещи?
Ведь эту клевету придумали разбойники, захватившие власть, эти сплетни распространяют наши недруги!
— Нет, сэр, — вмешался, смеясь, Кернегай, — мы не должны из пылкой привязанности к королю приписывать врагам клевету, в которой они неповинны.
Мисс Алиса задала мне вопрос. Я отвечу только одно: никто не может быть так беззаветно предан королю, как я; я весьма пристрастен к его достоинствам и слеп к его недостаткам, короче — я последний сдался бы в борьбе за его дело, если бы она была еще возможна. И, несмотря на это, я должен признать, что если наш бедный государь и не унаследовал нравственных качеств своего деда, короля Наваррского, он в известной мере перенял от него часть тех слабостей, от которых, говорят, тускнел блеск личности этого великого монарха: у Карла слишком мягкое сердце, когда дело касается красоты… Не судите его слишком строго, прелестная мисс Ли; если по воле злой судьбы он жил среди шипов, ведь было бы жестоко не позволить ему позабавиться с теми немногими розами, которые он мог отыскать среди них?
Алиса, решив, вероятно, что разговор зашел слишком далеко, при последних словах мистера Кернегая встала и вышла из комнаты, прежде чем он кончил; по-видимому, она не слышала вопроса, который он задал в заключение. Отец был доволен ее уходом, так как нашел, что речи Кернегая приняли оборот, не вполне подходящий для ушей девушки; желая вежливо прервать разговор, он сказал:
