Между тем Берта перешагнула через порог, направляясь к разбушевавшейся вампирше.
– Немедленно прекрати!
– Ах, Берта Штайнберг, – улыбнулась та и медленно, нарочито медленно, пошла к ней навстречу, – ты как всегда вовремя.
Берта тоже перестала дрожать и церемонно, будто фрейлина императрице, поклонилась Гизеле.
– Рада услужить госпоже моей виконтессе, – но когда Берта выпрямилась, от ехидства не осталось и следа. – Будем и дальше разыгрывать комедию нравов или поговорим откровенно? Как ты себя ведешь? Ты бы со стороны на себя посмотрела! Просто гадкое зрелище.
– Со стороны? Это вызовет определенное затруднение, – проговорила Гизела, подходя к ней вплотную. – Как ты успела заметить, я теперь вампир. Угадай, кто в этой виноват!
– Твоя же собственная придурь, – хмыкнула фройляйн Штайнберг и обвела глазами залу. – Вижу, подготовились вы к праздничку, только что по стенам флаги не развесили. Я ведь специально уехала, чтоб вы бал этот мерзкий отменили, так нет же, вы господа деликатные, раз позвали гостей, не пойдете на попятную. Ну и чего ты добилась?
– Если будешь обращаться к моей фройляйн в таком тоне, я тебе чеснок за шиворот суну, – сжав кулаки, пригрозила Эвике. Берта только отмахнулась.
– Молчи, девочка, не с тобой разговариваю!
– Не кричи на мою горничную! – взвилась виконтесса. – Ты, милочка, что-то перепутала. Именно ты сбежала, оставив нас принимать твоих гостей. Ты бросила семью на растерзание любимому жениху. Наплевала на всех нас, трусливая ты эгоистка! – она с силой толкнула Берту в плечо, и той пришлось попятиться. Берта едва удержалась, чтобы в ответ не дернуть виконтессу за локон, но заметив, как Виктор со товарищи с довольным видом наблюдают эту сцену и только что орешки не грызут, спрятала руки за спину. Обойдутся.
– Эгоистка? Я? О, если бы ты только знала! Я ведь старалась для… для вас всех! Я хотела помочь.
Гизела рассмеялась, да так искренне и весело, что остальные посмотрели на нее с тревогой – не тронулась ли умом? Отсмеявшись свое, она вмиг посерьезнела.
– Ты это взаправду? Тогда ты самый бессовестный человек – и даже не только человек – которого я когда-либо видела. Прекрати врать – посмотри, все здесь знают, что ты натворила. О, ты так нам помогла! Низкий тебе поклон.
Берта в запальчивости открыла рот, собираясь оправдываться и дальше, но посмотрела на всклокоченного Леонарда, на отца, поседевшего не иначе как от страха за свою непутевую дщерь, на графа, который с тоскливым ужасом наблюдал их перебранку, и, наконец, на Виктора. Что верно, то верно. Все равно, что отравить колодец, а потом требовать награду, потому что она якобы хотела улучшить вкус воды. Глупо получилось. Одна радость, что совсем скоро для нее все закончится.
– Думай, что хочешь, – безразлично отозвалась Берта. – Твое право.
– Как я погляжу, ты начинаешь осознавать! – Гизела все больше распалялась. – Возможно, ты хочешь, чтобы я думала иначе? Назвала тебя героиней, спасительницей? Так было всегда! Ты всегда мучила меня, и все эти твои модненькие красивенькие платьица, и тот дурацкий веер, и твое поведение… И вот, когда я раздавлена, ты рада, наконец? Я превратилась в ходячий труп, в вечно голодного монстра – теперь ты довольна?
– Нет, но пусть это послужит мне уроком. Я ведь считала тебя… – «ангелом света» чуть не вырвалось у вампирши, но она вовремя притормозила —… настоящей аристократкой, не склонной мелочиться, а вижу злопамятную девчонку. Почему я раньше не узнала, какова ты на самом деле? Какой же я была идиоткой! А тот веер я купила тебе в подарок. Вот! – как-то нелогично закончила Берта.
– Тогда это был самый оригинальный способ его подарить! И с чего бы это тебе делать мне подарок? Разве что он был отравлен!
– Твоим же собственным ядом, – парировала фройляйн Штайнберг. – Святые угодники и девять чинов ангельских! – вампиры скривились от столь смачного потока брани в устах юной девицы. – Я видела, как ты крутилась у витрины, потом купила тот веер и пронесла к тебе в комнату. Тайком, ясное дело, а не то граф с бастиона бы меня сбросил, чтоб я вашу дворянскую честь своими буржуазными подарками не позорила. Разве не так? – он оглянулась на графа, который не нашел, что ответить.
– Вот ведь… Жаль что не оставили, – оживилась Эвике. – Веер – полезная в хозяйстве штука, им моль удобно отгонять.
– Ха, с чего это вдруг наша гордячка Штайнберг решила так меня облагодетельствовать? Чтобы лишний раз покичиться благосостоянием своей семейки?
Раздались редкие хлопки.
– Замечательное представление! – продолжая аплодировать, заговорил Виктор. – Право слово, вам бы обоим в водевиле играть, только, чур, роли второго плана. Две молочницы, подравшиеся из-за опрокинутой крынки. Гизела, ты достойная ветвь своего семейного древа. Предки бы гордились твоими манерами. Ну а моя маленькая невеста так вообще выше всех похвал.
– А шел бы ты, – начала фройляйн Штайнберг, но вампир предупредительно поднял руку.
– Шшш, Берта, оставим склоки. У нас совсем мало времени. Разве ты хочешь уйти вот так, захлебываясь злобой? Виконтесса задала тебе вопрос, изволь же отвечать, – улыбнулся он. – За столько лет я успел изучить твои повадки. Я заглядывал тебе за плечо, когда ты строчила в своем дневнике. С детства ты была развратницей, Берта Штайнберг. Отчего хмуришься? В прежние времена тебя забили бы в колодки на городской площади, а на шею повесили табличку с надписью… Что мы напишем на твоей табличке? – уточнил Виктор.
– Что уже восемь лет я люблю Гизелу фон Лютценземмерн, – глухо проронила она.
Молчание опустилось на залу. То было не осуждающее молчание, пронизанное косыми взглядами, будто черствый хлеб спорами плесени. Скорее уж все обдумывали значения слова «любить». Только Уолтер не принимал участие в лингвистическом анализе. Он-то сразу догадался, что Берта имела в виду. «Веселые флагеллянтки» вынырнули из его подсознания и развязно ему помахали. Заметив, что англичанин густо покраснел, вампирша оскалилась.
– Что, любуетесь на меня? Любуйтесь и дальше, – прошипела она, глядя на собравшихся, как зверь на загонщиков. – Может, и гнилые овощи вам раздать? У Виктора наверняка имеется запасец, он так и подгадал. А чего мне отпираться?! – она снова сорвалась на крик, но сразу же взяла себя в руки и посмотрела на виконтессу. Вернее, на ее туфельки. – Я люблю тебя, Гизела. И все это время ты тоже меня любила. Помнишь, как хорошо нам было вместе? Взявшись за руки, мы бродили по каменистому пляжу, и туники наши трепетали на ветру, и Средиземное море лизало нам босые пятки. Мы качались в ладье на водах Ганга и собирали синие лотосы. Лепестки жасмина рассыпались по твоим волосам. Каждую ночь… Днем я же заговорить с тобой не смела, ибо умные мысли испарялись из головы, а на дне оставался лишь темный осадок… Ах, Гизела! Стоило тебе лишь позвать, и я бы приползла и улеглась у твоих ног. Но я ведь понимала, ну не могла же я не понять, что ты все равно меня не полюбишь! Так не бывает! Разве что в сказках, хотя и в сказках не пишут про таких, как я. Лишь став немертвой, я смогла подарить тебе что-то стоящее – жизнь без меня.
