Это был пеан. Триумфальная песнь. Ликование, что они попались и теперь им всем придет конец.
— Нет, — сказала Мериамон.
Не сказала — у нее не было голоса, его словно выжгло. Но она хотела сказать. В этом ветре была неземная злоба, а в этой буре — неземная разрушительная сила. Ее души были все истрепаны. Что случилось с простыми, лишенными волшебной силы македонцами, она не могла и думать… Не решалась думать, чтобы не прийти в отчаяние.
Она не могла шевельнуться. На ней что-то лежало — живое: оно дышало и прикрывало ее.
Александр. Она почувствовала его ясный жар. Иной жар — благодатный. Он совсем не пострадал.
Мериамон воспользовалась им для того, что ей нужно было сделать. Она произнесла слова языком души. Она строила стену, камень за камнем, слово за словом из собранной, сосредоточенной силы. Половину сразу уносило ветром, половина рушилась под ударами бури.
Но стена из слов все-таки устояла. Терпеливо воздвигала она их одно на другое, создавая защиту от бури, укрывая маленькие пойманные души, людей, животных, даже крошечной пустынной мыши, прячущейся под камнем. Может быть, плоть, приютившая эти души, еще погибнет, утонув в песке, но души не будут сожраны.
Когда стена наконец была готова, от Мериамон почти ничего не оставалось. У нее хватило еще сил, чтобы воздвигнуть последний камень, скорчиться за ним и ждать.
Тишина.
Она оглохла. Или умерла.
Что-то зашевелилось. Голос над ее ухом произнес:
— Геракл!
Песок заструился с шипением. Тяжесть поднималась с нее. Мериамон почувствовала, как в ребра ей уперся чей-то локоть.
Значит, она точно не умерла: мертвым не больно.
Рука крепко схватила ее и подняла. Яркий свет ослепил ее.
Александр был вообще ни на что не похож — облепленный песком с головы до ног, только глаза сверкали бледным огнем. Он встряхнулся, как собака, песок полетел во все стороны.
Мир переменился. То, что было голой каменистой равниной с редкими кустами, пригодными только для верблюдов, превратилось в море песка, песчаные волны простирались до самого горизонта. Буря еще озаряла небо на севере блеском молний, а на юге была ясная синь. Небольшой холмик заколыхался. Из него поднялся верблюд, отряхнулся, как недавно делал Александр, огляделся с отвращением.
— Он явно чувствует то же, что и я, — сказал Александр. Он говорил гораздо спокойней, чем выглядел. Он заметил бугорок рядом и принялся копать. Мериамон уже копала там, где ей подсказало предчувствие, отнюдь не разум, а только безумный страх.
Нико лежал, свернувшись в комок, неподвижно, как мертвый. Она задохнулась. Рот ее был полон песка. Мериамон изо всех сил потащила Нико.
Он рванулся, выпрямляясь, сильно закашлялся и упал, увлекая за собой Мериамон. Она вцепилась в его плечи. Он кашлял, стоя на четвереньках. Смотреть на него было страшно. Песок набился в волосы и брови, облепил кожу, а теперь струйки пота чертили на нем дорожки. Но он был самое прекрасное, что видела Мериамон в своей жизни.
Нико был весь в поту и в песке, но уже становился собой, его перестало трясти. Мериамон поднялась на ноги, заставив встать и его. Постепенно вокруг поднимались из песчаных завалов люди и животные, чихая, кашляя и поднимая тучи песка.
Они не потеряли никого, и все животные были целы. Пара верблюдов убежала, но, пока отряд приходил в себя, они вернулись. Хуже всего пришлось человеку, получившему камнем в глаз. Однако Мериамон, осмотрев его, решила, что глаз сохранится. Она как могла зашила и перевязала рану возле глаза. Остальные отделались синяками, а у некоторых невезучих песок ободрал кожу на разных частях тела.
— В другой раз не будешь выставлять зад во время песчаной бури, — сказал Александр самому сильно пострадавшему, но тут же улыбнулся ему, и это было болеутоляющее не хуже, чем то, что могла приготовить Мериамон.
Все получили по глотку воды; вода еще оставалась, но проводники говорили, что идти еще далеко. Вытряхнув песок из волос и одежды, собрав вещи и осмотрев животных, снова тронулись в путь. Даже опаленные жаром, все были настроены бодро. Буря миновала. Небеса были спокойны. Ближе к ночи будет достаточно воды и для людей, и для животных.
Идти было тяжело. Песок был глубок и мог оказаться коварным. Изгибы холмов уводили в сторону от прямого пути. Солнце садилось, сначала медленно, а потом с удивительной быстротой.
— Скоро, — говорили проводники. — Оазис уже недалеко. Скоро мы придем туда.
Каждый подъем местности вселял уверенность, что с другой стороны холма будет вода. Каждый спуск обнаруживал только новый подъем на следующий холм. Красный песок, серый песок, голубое небо. Никакой зелени. Ни кустика, ни листика, ни травинки. И никакой воды. Даже и следа ее нет.
Проводники теперь шли медленнее, часто останавливаясь, чтобы посовещаться друг с другом. Большинство людей уже так устали, что не думали ни о чем, только переставляли ноги. Такой же должна была бы быть Мериамон, может быть, даже более усталой, после того, как построила стену из магии и своей души, чтобы защитить всех в сердцевине бури. Но, находясь в состоянии какой-то безумной белой ясности, она уже не чувствовала усталости. Всем своим существом она чувствовала, что Нико идет рядом. Она чувствовала, что Сехмет сидит на его плече, что Феникс осторожно ступает следом, что Александр прокладывает свой путь вперед, освещая все вокруг, как факел во мраке ночи.
Когда он проходил мимо, она устремилась вслед. Взглядом он показал, что узнает ее и разрешает ей это.
Проводники снова остановились. С ними был начальник разведки Александра, который спрашивал тихим яростным голосом:
— Вы что?
— Мы знаем путь на юг, — отвечал один из проводников так же тихо и почти так же яростно. — Только…
— Что только?
Их словно хлестнули. Даже разведчик неожиданно выглядел страшно виноватым.
— Чего же вы не знаете? — снова спросил Александр.
Никто из них не ответил.
— Только, — сказала Мериамон, — от этого места весь мир расположен к югу, а Сива всего лишь маленькая его часть. — Она пригвоздила старшего проводника взглядом. — Как давно вы заблудились?
— Мы не заблудились, госпожа, — возразил он. — Мы знаем, где мы должны находиться.
— Есть где-нибудь поблизости воды? — спросил Александр.
Ответом ему опять было молчание. Разведчик не мог даже сплюнуть: так пересох рот. Он сделал вид, как будто ему это удалось.
— Они заблудились, Александр, не сомневайся. Они заблудились еще тогда, когда мы выкопались из песка.
— Буря изменила все! — закричал младший из проводников. — Как мы могли знать, что она образует совсем новый мир?
