— Мы не заблудились, госпожа, — возразил он. — Мы знаем, где мы должны находиться.
— Есть где-нибудь поблизости воды? — спросил Александр.
Ответом ему опять было молчание. Разведчик не мог даже сплюнуть: так пересох рот. Он сделал вид, как будто ему это удалось.
— Они заблудились, Александр, не сомневайся. Они заблудились еще тогда, когда мы выкопались из песка.
— Буря изменила все! — закричал младший из проводников. — Как мы могли знать, что она образует совсем новый мир?
— Песчаные бури иногда делают такое, — мягко сказал Александр. Он огляделся. Вокруг не было ничего, кроме песка. — Может быть, ночью будет лучше? Ориентироваться по звездам, или как вы там это делаете?
— Мы ориентируемся по земле, владыка царь, — сказал главный проводник. — Всегда есть что-нибудь, что никогда не меняется: скала под песком или линия холмов.
— Сколько времени вам понадобится, чтобы найти такой знак?
— Мы уже смотрели, — отвечал проводник. –
Нет ничего знакомого. — Он воздел руки. — Ничего! Ни разу за всю свою жизнь я не видел ничего подобного. Клянусь богами, сама земля сместилась! Мериамон вздрогнула.
Александр не услышал той истины, которую услышала она, или ему было все равно.
— Короче говоря, — сказал он, — вы заблудились. А вместе с вами, стало быть, и мы.
— Мы не… — Проводник сбросил головное покрывало и яростно поскреб в затылке. — Владыка царь, мы не заблудились. Мы здесь, а Сива там, к югу. Нам просто нужно идти, пока мы не дойдем до нее.
— Или, — сказал Александр, — пока мы все не умрем от жажды.
— Боги все устроят, — ответил проводник.
— Тогда вы лучше молитесь, — сказал Александр, — а еще лучше найдите какой-нибудь знакомый ориентир. Мы будем стоять здесь лагерем до тех пор, пока вы этого не сделаете.
Проводники уставились на него. Он улыбнулся им своей ужасной сладкой улыбкой и пошел назад к своему отряду.
К утру вода кончилась. Пить вино без нее было противно, а животные вовсе не могли его пить, даже если бы его было много. Проводники не нашли оазис. Они настаивали, что знают, где Сива. В их настойчивости чувствовалось отчаяние.
Александр пожимал плечами. Он так же высох, как и все остальные. Кто-то предложил ему сбереженную фляжку воды. Он улыбнулся, поблагодарил и пустил фляжку по кругу. Теперь он говорил:
— Мы пойдем вперед. Что стоит таким, как мы, совершить один или два перехода без воды?
Люди радостно закричали. Он одарил их своей самой ослепительной улыбкой, занял место во главе колонны и повел всех вперед.
Он просто нес их своей силой. И все же эти македонцы были крепкие ребята. Они шагали за своим царем, не сгибаясь под тяжестью тюков и оружия, глаза их были ясны, лица тверды, они не знали, что такое поражение или отчаяние.
Они не чувствовали того, что чувствовала Мериамон: зла под ногами, злой воли в небесах. Они были во власти этого, и это их убьет. А они смеялись над этим.
Мериамон шла так прямо, как только могла, поскальзываясь и увязая в песке. Она держала голову как можно выше. Она беспокоилась о Феникс, но лошадь чувствовала себя достаточно хорошо. Как и все.
Но как долго? Проводники говорили, что до Сивы еще по крайней мере четыре дня пути. Верблюды уже начали упрямиться, стараясь разбрестись в разные стороны, и кусали погонщиков, когда те тащили их обратно. Они хотели пить. Через четыре дня будет еще хуже. Они просто умрут от жажды.
Мериамон споткнулась и упала. Она стояла на четвереньках, мотая головой. В голове было темно. Ловушка. Она попалась. Пить… пить…
— Мериамон!
Нико. Как всегда, Нико.
Голова ее поникла. Нико взял ее на руки, встряхнул. Мериамон пыталась оттолкнуть его, но это было все равно, что пытаться оттолкнуть стену.
Он шлепнул ее по щеке. Она охнула. Она снова могла видеть. Он выглядел взбешенным.
Но не таким, как она.
— Отпусти меня, — сказала она сквозь зубы.
Он продолжал держать ее на руках и продолжал идти. Она пыталась вырваться. Он даже не трудился удерживать ее. Она лежала у него на руках, яростно сверкая глазами.
Гнев — тоже сила. Ее сознание прояснилось.
Она назвала имя того, что свалило ее с ног. Враг Небо все еще было темным. Серым. Она попыталась прояснить его, снова вернуть синеву. Порыв ветра коснулся ее щеки. Она вздрогнула; ветер был холодный.
Отряд замедлил шаг. Все смотрели вверх. Зазвенел голос Александра, казалось, отдававшийся эхом в пустоте:
— Ну и ну! Собирается дождь!
— В пустыне? — спросил кто-то.
— Попробуйте ветер, — ответил Птолемей. — Это вкус дождя. — Он повысил голос: — Быстро, все! Готовьте палатки, бурдюки — все, что есть. Если боги еще с нами… если они слышат наши молитвы…
— Зевс! — воскликнул Александр. — Отец небесный! Ты слышишь меня? Я принесу тебе в жертву сто прекрасных быков, когда вернусь в Мемфис, если сейчас ты пошлешь нам дождь!
Не было никакой внезапной тишины. Никакой прислушивающейся паузы, никакого благоговейного молчания. Все бегали, выполняя приказ Птолемея, некоторые бормотали, другие громко говорили что-то о безумцах и отчаянии. Но все выполняли приказ, разворачивали палатки, шкуры, плащи, выставляли котлы и кувшины.
Ветер дул все сильнее. Этот ветер нес воду, как «хамсин» нес огонь. Он гнал вперед облака. Он пролетел, не дав ни капли воды. За тучами было уже видно чистое сухое небо, светило безжалостное солнце.
— Зевс! — закричал Александр высоким пронзительным голосом. — Отец Зевс! Слышишь ли ты нас?
Он стоял на вершине песчаного холма. Длинный луч солнца зажег огонь в его волосах. Александр воздел руки.
Мериамон снова стояла на земле. Она почти выскользнула из рук Нико. Земля гудела. Это был Александр — та сила, которую он добывал из глубин и из небес.
Он не сознавал, что делает. Может быть, он называл это молитвой. Он заставил богов слушать. Не обращая внимания на Врага, бившегося у него под ногами.
Небо затряслось.
Мериамон приподнялась на руках. Она не помнила, когда бросилась на землю или что сбило ее с ног. Она сделала глубокий вдох и захлебнулась. Это было все равно, что вдохнуть реку.
Дождь. Сильный, стремительный, безжалостный, чудесный дождь. Безумцы Александра вопили и скакали под ним, пытаясь пить дождевые струи, промокшие, непрерывно смеющиеся. Но они собирали воду во все, что было. Александр подгонял их. Он был невредим, мокрый, улыбающийся. Ни одна ресничка не была опалена молний, прошедшей сквозь него в землю.
Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Воцарилась глубочайшая тишина. Облака истончались, бледнели и исчезали, уносимые ветром к югу. Истомленный жаждой песок выпил последние капли влаги, сверкавшие под свежевымытым солнцем.
