— Неужели ты думаешь, что ему говорили обо мне?
— Боюсь, не наговорили ли чересчур много. Но дело сейчас не в этом; по-видимому, наши дамы собираются совершить паломничество на улицу Руа-де-Сисиль, и мы будем конвоировать паломниц.
— Нельзя! Ты же сам знаешь.
— Нельзя? Почему?
— Ведь мы сегодня дежурим у его королевского высочества.
— Дьявольщина! Верно! Я все время забываю, что у нас есть чин и мы имели честь сделаться из дворян лакеями.
Друзья подошли к королеве и герцогине Неверской и сказали, что они должны быть при герцоге, хотя бы на то время, пока он будет укладываться спать.
— Хорошо, — сказала герцогиня Неверская, — но мы уходим из дому.
— А можно узнать — куда? — спросил Коконнас.
— Вы слишком любопытны, — ответила герцогиня. — Quaere et invenies[16].
Оба молодых человека раскланялись и со всех ног бросились наверх, к герцогу Алансонскому.
Герцог был в кабинете и, видимо, ждал их.
— Ай-ай! Вы очень запоздали, господа.
— Только что пробило десять, ваше высочество.
Герцог вынул часы.
— Верно, — сказал он. — Но в Лувре уже все легли спать.
— Да, ваше высочество, и мы к вашим услугам. Прикажете впустить в опочивальню вашего высочества дворян, дежурных при вечернем туалете?
— Наоборот, пройдите в маленькую залу и отправьте всех по домам.
Молодые люди исполнили распоряжение, которое, принимая во внимание характер герцога, никого не удивило, и затем вернулись.
— Ваше высочество, — спросил Коконнас, — вы ляжете спать или будете работать?
— Нет, вы свободны до завтрашнего дня.
— Эге! Сегодня, как видно, весь Лувр не ночует дома, — шепнул Коконнас на ухо Ла Молю, — все бесу празднуют: а чем мы хуже?
И молодые люди, прыгая через ступеньки, взбежали к себе наверх, схватили шпаги и плащи, кинулись вслед за своими дамами и нагнали их на углу переулка Кок-Сент-Оноре.
В это время герцог Алансонский заперся у себя в спальне и, напрягая слух и зрение, стал ждать тех чрезвычайных событий, о которых его предупреждала королева-мать.
Как верно заметил герцог Алансонский, полная тишина царила в Лувре.
Королева Маргарита с герцогиней Неверской отправились в переулок Тизон. Коконнас и Ла Моль пошли их провожать. Король и Генрих разгуливали где-то в городе. Герцог Алансонский затаился у себя и со смутной тревогой ждал событий, предреченных королевой-матерью. Наконец сама Екатерина улеглась в постель, а баронесса де Сов, сидя у изголовья ее кровати, читала вслух итальянские новеллы, очень смешившие эту милую королеву.
Екатерина уже давно не чувствовала себя в таком хорошем расположении духа. С большим аппетитом поужинав в обществе своих дам, посоветовавшись с врачом, подсчитав домашние расходы за истекший день, она заказала молебен за успех некоего предприятия, важного, как она сказала, для благополучия ее детей. Это был ее обычай — впрочем, обычай общефлорентийский: заказывать при известных обстоятельствах молебны и обедни, назначение которых известно было только заказчику да Господу Богу.
Она даже успела еще раз принять Рене и выбрать несколько новинок из его душистых подушечек и обширного набора всякой парфюмерии.
— Пошлите узнать, — сказала она, — дома ли моя дочь, королева Наваррская; и если она дома, то пусть ее попросят прийти посидеть со мной.
Паж, получивший это приказание, вышел и через минуту вернулся в сопровождении Жийоны.
— Я посылала за госпожой, а не за ее фрейлиной, — строго заметила королева-мать.
— Мадам, — отвечала Жийона, — я сочла своим долгом лично явиться к вашему величеству, так как королева Наваррская вышла из дому вместе со своей подругой герцогиней Неверской.
— Ушла из дому так поздно? — сказала Екатерина, нахмурив брови. — Куда же она могла пойти?
— Смотреть алхимические опыты, — ответила Жийона, — и весьма возможно, что ее величество королева Наваррская останется у герцогини Неверской до завтрашнего дня.
— Счастливица эта королева Наваррская, — как бы про себя заметила Екатерина, — она королева, а у нее есть друзья; она носит корону, зовется «ваше величество», а у нее нет подданных, — какая счастливица!
После этого своеобразного замечания, вызвавшего затаенную улыбку у присутствующих, Екатерина сказала Жийоне:
— Впрочем, если она ушла из дому… Ведь вы говорите, что она ушла?
— С полчаса назад, мадам.
— Ну, тем лучше. Ступайте.
Жийона поклонилась и вышла.
— Продолжайте чтение, Шарлотта, — приказала королева-мать.
Баронесса начала читать.
Минут через десять Екатерина прервала чтение, сказав:
— Ах да! Пусть удалят охрану из галереи.
Это был сигнал, которого дожидался Морвель.
Приказание королевы-матери было исполнено, и баронесса снова принялась за чтение новеллы.
Она читала уже с четверть часа, и ничто не прерывало чтения, как вдруг до королевской спальни донесся протяжный и такой ужасный крик, что у присутствующих волосы встали дыбом. Вслед за тем раздался пистолетный выстрел.
— Что с вами, Шарлотта? Почему вы перестали читать? — спросила Екатерина.
— Мадам, разве вы не слышали? — побледнев, сказала молодая дама.
— Что? — спросила Екатерина.
— Крик.
— И пистолетный выстрел, — прибавил командир охраны.
— Крик? Пистолетный выстрел?.. Я ничего не слыхала, — сказала Екатерина. — А кроме того, и крик, и пистолетный выстрел — разве это такой редкий случай в Лувре? Читайте, Шарлотта, читайте!
— Прислушайтесь, мадам, — говорила баронесса де Сов, в то время как командир охраны стоял, положив руку на эфес шпаги и не смея выйти из спальни без разрешения Екатерины, — слышите — топот, ругательства!
— Ваше величество, не надо ли узнать, в чем дело? — спросил командир охраны.
— Совершенно не нужно, месье, оставайтесь на своем месте, — сказала Екатерина, приподнимаясь на локте, как будто для того, чтобы подчеркнуть непреложность приказания. — А кто будет охранять меня в случае тревоги?.. Да это передрались какие-нибудь пьяные швейцарцы.
Спокойствие королевы-матери, с одной стороны, и ужас, реявший над всеми остальными, так явно противоречили друг другу, что баронесса, несмотря на робость, пытливо посмотрела на королеву-мать:
— Мадам, но ведь похоже, что там кого-то убивают!
— Ну, кого там могут убивать?
— Да короля Наваррского! Это шум в его покоях.
— Дура! — сказала королева-мать, которая, при всем своем самообладании, начала волноваться и забормотала какую-то молитву. — Этой дуре всюду чудится ее король Наваррский!
