И герцог Алансонский прижал руку к груди Генриха.
— Бывают ноши не в подъем, — ответил, улыбаясь, Генрих, — а этот груз я даже не стану пытаться поднимать. Я так боюсь самого усилия, что у меня пропадает всякое желание завладеть грузом.
— Итак, Генрих, вы действительно отказываетесь?
— Я сказал это де Муи и повторяю вам.
— Но в таких делах, мой милый брат, не только говорят, а доказывают делом.
Генрих вздохнул свободно, как борец, почувствовавший, что противник начинает поддаваться.
— Я это и докажу сегодня же, — ответил он. — В девять часов вечера и список вождей, и план их действий будут у вас. Акт о моем отречении я уже вручил де Муи.
Франсуа взял руку Генриха и с чувством пожал ее обеими руками.
В эту минуту к герцогу Алансонскому вошла Екатерина, и, как обычно, без доклада.
— Вместе! Как два любящих брата! — улыбаясь, сказала королева-мать.
— Надеюсь! — ответил Генрих с полным самообладанием, тогда как герцог Алансонский побледнел от страха.
Затем Генрих отошел на несколько шагов, чтобы дать Екатерине возможность поговорить с сыном не стесняясь.
Королева-мать вынула из своей сумочки дорогую, превосходно сделанную застежку.
— Эта вещица изготовлена во Флоренции, — сказала Екатерина сыну, — я дарю вам ее, чтобы носить на поясе и пристегивать к ней шпагу. — Затем шепотом прибавила: — Если сегодня вечером вы услышите шум в комнате вашего зятя Генриха, не выходите.
Франсуа сжал руку матери:
— Не разрешите ли показать ему застежку, которую вы мне подарили?
— Можете сделать еще лучше: подарите от вас и от меня, потому что я заказала для него такую же.
— Слышите, Генрих, — сказал Франсуа, — моя милая матушка принесла мне эту драгоценную вещичку и делает ее еще драгоценнее, разрешая подарить вам.
Генрих пришел в восторг от красоты застежки и рассыпался в благодарностях. Когда его излияния иссякли, Екатерина сказала сыну:
— Я чувствую себя немного нездоровой и пойду лягу; брат ваш Карл очень устал после охоты и тоже ляжет спать. Поэтому сегодня вечером семейного ужина не будет, а всем подадут ужин в комнаты. Ах, Генрих! Я и забыла похвалить вас за ваше мужество и ловкость: вы спасли жизнь вашему королю и брату! Вы будете вознаграждены за это.
— Ваше величество, я уже вознагражден! — ответил с поклоном Генрих.
— Сознанием исполненного долга? — молвила Екатерина. — Этого недостаточно; будьте уверены, что мы с Карлом не останемся в долгу и что-нибудь придумаем!
— От вас, мадам, и от моего дорогого брата Карла все будет принято, как благо.
И, раскланявшись, он вышел.
«Эге, братец Франсуа! — подумал, выйдя, Генрих. — Теперь я уверен, что уеду не один и что заговор, имевший пока тело, будет иметь и голову. Но необходимо быть настороже. Екатерина сделала мне подарок, Екатерина обещала мне награду: тут скрыта какая-то дьявольская штука! Надо сегодня вечером поговорить с Марго».
IV
БЛАГОДАРНОСТЬ КОРОЛЯ КАРЛА IX
Морвель провел часть дня в оружейной палате короля; но когда подошло время возвращения с охоты, Екатерина велела отвести его и его подручных в свою молельню. Как только Карл вернулся в Лувр, кормилица его предупредила, что какой-то человек провел часть дня в его кабинете. Сначала Карл страшно рассердился на то, что в его покои допустили постороннего, но затем он попросил кормилицу описать наружность этого человека, и когда кормилица ему сказала, что это тот самый человек, которого она к нему вводила по его распоряжению, король догадался, что это был Морвель. Вспомнив о приказе, вырванном у него матерью сегодня утром, он понял все.
— Ого! В тот самый день, когда он спас мне жизнь! — пробурчал Карл. — Время выбрано неудачно.
Он уже сделал несколько шагов, собираясь идти к матери, но его остановила одна мысль:
«Клянусь Богом! Если я с ней заговорю об этом, то конца не будет спорам! Лучше будем действовать каждый по-своему».
— Кормилица, — сказал он, — запри все двери и скажи королеве Елизавете[15], что я плохо себя чувствую после падения и эту ночь буду спать у себя.
Кормилица пошла исполнить приказание, а Карл, так как для осуществления его проекта было еще рано, сел писать стихи.
За этим занятием время бежало для короля всего быстрее. Он думал, что еще только семь часов вечера, когда пробило девять. Карл сосчитал удары и с последним ударом поднялся.
— Черт возьми! Пора! — сказал он.
Взяв плащ и шляпу, он вышел в потайную дверь, пробитую, по его приказу, в деревянной обшивке стены и неизвестную даже самой Екатерине.
Карл направился в покои Генриха; но Генрих прямо от герцога Алансонского зашел к себе только переодеться и тотчас вышел.
«Наверное, он пошел ужинать к Марго, — подумал король. — Насколько я могу судить, теперь он с ней в наилучших отношениях».
И Карл направился к покоям Маргариты.
После охоты Маргарита привела к себе герцогиню Неверскую, Коконнаса и Ла Моля и вместе с ними подкреплялась сладкими пирожками и вареньем.
Карл стукнул во входную дверь; ее открыла Жийона, но при виде короля так перепугалась, что едва нашла в себе силы сделать реверанс и, вместо того чтобы бегом предупредить свою госпожу о приходе августейшего гостя, только ахнула и впустила Карла.
Король прошел через переднюю и, услыхав взрывы смеха, двинулся на голоса к столовой.
«Бедняга Генрих! — думал король. — Он веселится, не чуя над собой беды».
— Это я, — сказал он громко, приподняв портьеру и просунув голову.
Маргарита вскрикнула от страха; несмотря на веселое выражение лица короля, его появление подействовало на нее, как голова Медузы. Сидя против портьеры, она сразу узнала короля. Двое мужчин сидели спиной ко входу.
— Ваше величество! — с ужасом вскричала Маргарита и вскочила с места.
В то время как трое сотрапезников испытывали такое ощущение, будто их головы сейчас упадут с плеч, Коконнас сохранил ясное сознание. Он тоже вскочил с места, но так неловко, что опрокинул стол и свалил на пол все — посуду, стаканы, кушанья и свечи.
На минуту водворилась полная темнота и мертвая тишина.
— Удирай! — шепнул Коконнас Ла Молю. — Скорей! Скорей!
Ла Моль не заставил просить себя дважды: он бросился к стене и стал нащупывать дверь, стремясь попасть в опочивальню и спрятаться в знакомом кабинете. Но только он переступил порог опочивальни, как столкнулся с другим мужчиной, который только что вошел туда потайным ходом.
— Что это значит? — спросил Карл тоном, в котором послышалась грозная нотка раздражения. — Разве я враг пирушек, что при виде меня происходит такая кутерьма? Эй, Анрио! Где ты? Отвечай!
