— Сажени две? — сам себя спросил Лабрюйер. — Примерно столько.
— Ну, это еще не страшно. Что же они не выплывают?
— Не знаю, Росомаха…
— Черт бы их побрал, придется спасать!
Росомаха стал быстро раздеваться.
Лабрюйер осторожно подошел к краю, но не к тому месту, откуда сверзился «мерседес». В глубине тускло светилась фара автомобиля.
— Леопард, под задними сиденьями ящик, вытащи, возьми там веревку, — попросил Росомаха. Сам он, сидя на подножке, стягивал штаны.
Лабрюйер с трудом вытянул ящик, полный всяких загадочных автомобильных вещей. Там нашлась веревка — не слишком толстая, сажен пять.
— Привяжи к передку. Авось выдержит…
Глядя на голого Росомаху, Лабрюйер сообразил, что сейчас может потребоваться. Он скинул тужурку, закрепил, как умел, веревку и стал снимать фуфайку.
— Да-а, не май месяц, — пробормотал Росомаха. — Ты чего, Леопард?
— Ты мокрый вылезешь, хоть вытрешься.
Сразу снимать рубаху Лабрюйер не стал.
Держась за веревку, Росомаха сполз вниз и с громким «Господи благослови!» ушел под воду.
При мысли, каково товарищу в ледяной воде, Лабрюйера передернуло. Каждая секунда ожидания была невыносимо долгой. Наконец над водой показалась мокрая голова, разинутый рот хватанул воздуху, сколько смог, голова опять скрылась, зато на мгновение показались голые пятки.
Наконец Росомаха вынырнул окончательно.
— Одного я нашел сразу, — сказал Росомаха. — В дверце застрял. Когда авто грохнулось, дверцу, видать, перекосило и заклинило. Я под мышками обвязал, тяни, только осторожно, сам сюда не слети…
— А второй?
— Второго так просто не достать — весь автомобиль выволакивать придется. Я его подергал, подергал — бесполезно. Он здоровенный. Похоже, что Штейнбах. Так что царствие ему небесное. А этого, может, и спасем.
Веревка, натянувшись, врезалась в песчаный край, Лабрюйер отступил на пару шагов и стал ее выбирать. Тяжесть он ощутил не сразу. Пришлось повозиться, прежде чем безвольное тело выехало на берег.
Развязать мокрый узел Лабрюйер никак не мог и ругался последними словами.
— Нож в ящике возьми, дурак! — крикнул снизу Росомаха. — И петлю сделай, я ее на себя надену!
Когда Лабрюйеру удалось вытащить товарища, тот тоже ругался — хоть святых вон выноси. Сорвав с себя сорочку, Лабрюйер накинул ее на Росомаху.
— Растирайся, живо! А я погляжу, что мы выловили.
— Я сейчас обратно в воду полезу, — пообещал Росомаха. — Там теплее!
— Лезь в автомобиль, заворачивайся в тужурку! Да фары зажги! А я с утопленником разберусь… Откачивать надо!
Способы спасения утопших Лабрюйер, как всякий полицейский, знал. Нужно выгнать воду из легких, нужно уложить тело себе на колено, брюхом вниз, чтобы оно перегнулось… нужно выжать из брюха и из легких всю воду…
Он оттащил тело еще на сажень, приподнял за обе руки, усадил, теперь следовало извернуться и, стоя на одном колене, приспособить в нужную позу.
Вдруг он понял — тело слишком тонкое и легкое.
Нужно было посмотреть в лицо, но он не мог — жал обеими ладонями на спину, и вода действительно текла изо рта, и была надежда: сейчас, сейчас добыча начнет кашлять! А тогда уже можно будет встряхнуть, связать руки, довести до рыбацкого поселка — где-то он должен быть в версте от устья. А если Росомаха скажет, что бензина хватит на обратный путь до Магнусхольма — то отвезти туда, к перешейку, там поблизости железнодорожная станция Вецакен, а где станция — там телефонный аппарат!
Росомаха, в тужурке поверх сорочки, уже в штанах и сапогах, принес Лабрюйеру его тужурку.
— Замерзнешь, простудишься, — сказал он. — А хорошая штука портянки. Носки бы я до утра натягивал — и замерз бы в них. А тут — теплая мягонькая байка. Ну что, оживает?
— Должен ожить.
— Ох, Леопард, кажись — не должен, а должна. По-моему, это баба.
— Берта?
— Если бы мне кто сказал, что баба так водит авто, я бы не поверил. Но похоже, что фрау Шварцвальд.
Опустившись на корточки, Росомаха стал ощупывать голову утопленника — или утопленницы? — пытаясь сообразить, как закреплен на ней мокрый шарф. Лабрюйер даже не задумался, что там такое на голове, у него была задача поважнее.
Шарф был намотан так, как надевают белые платки крестьянские бабы в сенокос — внахмурочку, так что лоб закрыт, щеки закрыты, на виду один нос, и тот кое-как бережет от солнца козырек из вытянутой вперед ткани. Но шарф был черный — для ночной незримости. Когда Росомаха снял его, на песок упали длинные мокрые волосы.
— Да, она, — согласился Лабрюйер.
Росомаха зажал волосы в кулак, приподнял голову и сунул палец фрау Берте в рот.
— Говорят, если нажать на корень языка, помогает. Сам не пробовал, а вдруг…
Не помогло. Тело оставалось безжизненным.
— На штранде, я видел, иногда вдувают воздух в рот, некоторые оживают. Попробую, — решил Лабрюйер.
Но и эта попытка оказалась тщетной. Фрау Берта Шварцвальд, а как на самом деле — одному «Эвиденцбюро» ведомо, была непоправимо мертва.
— Ты не горюй. Боюсь, у нас было мало шансов взять ее живой, — сказал Росомаха.
— Я не горюю.
И в самом деле — Лабрюйер смотрел на мертвую женщину почти спокойно.
Не приведи господь — он гнался бы за Лореляй, и воровка нечаянно погибла. Тогда бы… тогда бы он звал ее, тормошил, грел в ладонях ее маленькие ручки…
А эта, лежавшая па песке в черном жакете и черных шароварах, хоть и прижималась когда-то к нему всем телом, хоть и обещала восторги страсти, была не женщиной, нет! Она была орудием в чьих-то руках, и ремесло вытравило ее женскую суть, оставив только внешние приметы.
— Надо ее обыскать, — сказал Росомаха.
И они вдвоем обыскали фрау Шварцвальд, путаясь в мокрой одежде.
— Наверно, фотокамеры и пленки в автомобиле. Но я больше туда не полезу, — Росомаха нехорошо посмотрел в сторону реки.
— Скоро утро, — ответил Лабрюйер. — Станет светлее, и мы сообразим, как отсюда выбираться.
— С чего ты взял. Темно еще.
— А тут не бывает рассветов. Тут только закаты бывают. Солнце встает за лесом, а лес тут высокий и густой.
— Понятно.
— Сколько еще бензина осталось?
— Много. Теперь мы можем достать канистру.
Уложив тело фрау Шварцвальд на заднее сиденье, они залили в бак чуть ли не все, что было в канистре и, как оказалось, напрасно.
Росомаха совершенно забыл, что Лабрюйер говорил ему про здешние дюны. Сделав разворот, он не сразу выехал на твердый влажный песок. Край дюны тронулся, опасно зашуршал, зашипел, и песчаный язык, вытянувшись, наполз на «Руссо-Балт». Весь автомобиль он не накрыл, но колеса увязли куда выше ступицы.
