Но особого доверия эта клятва у Лабрюйера не вызвала.
Он пытался понять, где госпожа Красницкая; называть ее Наташей он мог только в магнусхольмском лесу; а сейчас лучше фальшивая фамилия, чем имя…
— Опять я вам не угодил. А ведь я с добрыми вестями… — сказал Енисеев. — Росомаха в трех словах рассказал о вашей погоне. Хорь только что телефонировал господину Якубову, доложил, что задание выполнено, главарь группы «Атлет» и «Птичка» схвачены, «Щеголь» и «Клара» погибли…
— Не выполнено. На свободе девица-связная, ее зовут Лотта. У нее могут быть пленки. Если их не найдут в утопшем автомобиле, если их не нашли у Красницкого — значит, у нее.
— Да присядем же наконец.
Пришлось сесть на один из двух стульев, предназначенных для клиентов, а Енисеев сел напротив.
— Про Лотту уже сказала госпожа Иртенская. Вы ее знали как Красницкую. Но «Атлет» ей не муж. Это вообще личность примечательная, — сказал Енисеев. — Я хочу, чтобы вы наконец узнали правду о ней. Доподлинная Иоанна д’Арк по складу натуры. Это свойство обнаружилось, когда ей было девятнадцать лет. Зовут ее Наталья Иртенская. Это девичья фамилия. Так и условимся ее называть.
Лабрюйер понял — с супружеством у дамы не заладилось. Но промолчал. Только подумал — если Енисеев заговорил об этой женщине, значит, ее, скорее всего, в фотографическом заведении сейчас нет.
Он говорит о ней благодушно — значит, она не так уж замарана в шпионской истории. Но ее нет — значит, решила, что ей тут быть незачем.
Енисеев посмотрел на него с любопытством. А Лабрюйер всем видом постарался показать, что не больно-то госпожой Иртенской интересуется.
Но, видно, его молчание больше сказало Енисееву, чем сказали бы слова.
— Госпожу Иртенскую рано выдали замуж — то есть замуж она шла по большой любви, с которой ничего не возможно было поделать. А избранник, как оно часто случается, гроша ломаного не стоил. И вот рожает она долгожданного сыночка, нянчит его самозабвенно, а муженек тем временем заводит себе пассию. И чуть ли не открыто эту особу содержит.
— Случается, — буркнул Лабрюйер. Ему было неприятно слушать такие вещи о Наташе.
— Госпожа Иртенская, узнав, устраивает мужу скандал. Тоже дело житейское. Муж обещает исправиться, ну да когда оно бывало, чтобы муж исправился? В общем, где-то наша красавица раздобыла револьвер и отправилась в гости к разлучнице. Что бы там вышло, если бы разлучница сидела дома одна, я не знаю. Но, как на грех, госпожа Иртенская застала там супруга и принялась стрелять. Он в панике выскочил в окошко. Упал так неудачно, что отшиб все внутренности, открылось кровотечение, скончался… И адвокат на суде, разумеется, отстоял даму — пули покойника даже не оцарапали, стрелять она вообще не умела, погиб он из-за собственной неловкости — всего-то из окна бельэтажа сверзился. У дверей суда госпожу Иртенскую ждала толпа экзальтированных дам, ее закидали розами и ландышами. Но родня мужа исхитрилась забрать у нее сына. Какое-то время молодая вдова жила смирно и богомольно, потом решила помириться с мужниной родней и вернуть ребенка — не тут-то было. Мальчика от нее спрятали, и хорошо спрятали.
— Давно ли это случилось? — Лабрюйер не собирался любопытствовать, слова выскочили сами.
— Восемь лет назад.
— И чем же она все эти восемь лет занималась?
Лабрюйер не ожидал, что спросит об этом так сердито.
— Ох, и не спрашивайте… Я ж говорю — Иоанна д’Арк! По какому-то внезапному капризу сошлась с курским помещиком, большим любителем лошадей, жила месяцами у него в имении. Сама стала страстной лошадницей. Любви там, пожалуй, что и не было, а просто союз двух чудаков, помещику-то уже было за пятьдесят. Они выкрали ребенка, он несколько месяцев прожил с ними где-то в провинции. Потом мужнина родня докопалась, ребенка отобрали — якобы особа, живущая в незаконном сожительстве, матерью быть не может. Сомневаюсь я что-то в этом сожительстве. Наши люди встречались с этим господином. Кое-что он, понятное дело, скрывал — думаю, имена тех господ, к которым отправил в Варшаву госпожу Иртенскую. Но когда о ней говорил… ну, право, не знаю, как объяснить… Не верю, что они учинили блуд, ей-богу, не верю! Ну, из Варшавы госпожа Иртенская поехала дальше, за границу, с документами ей друзья ее приятеля помогли. А вернулась, как ты уже знаешь, через Либаву в Ригу, якобы замужней дамой, госпожой Красницкой. И принялась помогать Красницкому в его темных делишках…
— Она пыталась спасти Адамсона, — тихо ответил Лабрюйер. — Я могу это доказать…
— Не надо ничего доказывать. Мы, получив фотокарточки с ее персоной в доспехах, стали разбираться. Опять же — знали, что она въехала в Либаву под чужой фамилией — Айзенштадт. И все были убеждены, что Красницкий просто-напросто ее завербовал. Он мужчина видный, такие дамам нравятся. Сперва понял, с кем имеет дело, потом получил от начальства указания, привязал к себе, добился повиновения… Так вот, когда у госпожи Иртенской во второй раз забрали сына, то спрятали его в Риге. Поэтому она согласилась сотрудничать с «Эвиденцбюро» — ей пообещали помочь вернуть сына. В уплату за услуги, так сказать. Думаю, что ей даже показали мальчика — издали. Допустим, ее посадили в автомобиль и привезли, допустим, к Верманскому парку — полюбоваться, а когда она попыталась выскочить — сразу увезли. Представляешь такую картинку?
Лабрюйер кивнул.
— Но всякая палка — о двух концах, и когда она поняла, во что ввязалась, уйти от Красницкого уже не могла — ей угрожали убийством ребенка.
— Ч-черт…
— Этого мы не знали. И только тогда, когда Ольга Ливанова ворвалась в твое фотографическое заведение, стала ясна правда. Я ведь там как раз сидел, когда она прибежала. Она сперва желала говорить только с тобой, потом мы ее успокоили и поклялись, что ты — самый смелый, самый умный и самый надежный среди нас.
Енисеев просто не умел обходиться без иронии. Лабрюйер услышал в его словах: «самый несуразный, самый бестолковый, самый бесполезный»…
— Это еще зачем?!
— Затем, что она это хотела услышать! — Енисеев усмехнулся. — Подружки видели в тебе истинного рыцаря, прямо какого-то Пьера Баярда дю Террайля… не слыхал? У него было прозвище «рыцарь без страха и упрека». Да впридачу ты еще и патриот, защитник Отечества — кто тут устоит? Брат Аякс, но это же правда! Вся наша компания — защитники Отечества, как бы это ни звучало… Так вот, госпожа Ливанова. Они действительно учились вместе и были подружками. Иртенскую в Риге использовали, потому что тут живут ее дальние родственники, и она могла без затруднений войти в рижский высший свет… ну, не совсем высший, но знакомиться с офицерами, даже высокопоставленными, могла без затруднений. И вот она встретилась с Ливановой. Ливанова — женщина смелая и стойкая, к тому же — подруга, к тому же — отлично владеет «немой азбукой», и с ней при необходимости можно вести на этом наречии долгие беседы. Но, я думаю, главное они оговорили по-человечески, обычным языком, нашли такую возможность. Ливанова по просьбе Иртенской стала искать ее сына. Она, в сущности, случайно напала на след. Мальчика отдали в приличное немецкое семейство, построившее себе особнячок в Кайзервальде. И вот подруги решили — ребенка нужно похитить, а потом Иртенской вместе с ним бежать из Риги. Именно тогда Ливанова наняла бывшего агента Фогеля, а он привлек к этому делу своего давнего напарника. В зоологическом саду Ливанова выслеживала ребенка с его опекунами. Она узнала мальчика и послала за ним Фогеля, а Вайс, очевидно, крутился где-то поблизости. На что напоролись Фогель и Вайс — трудно сказать; может, и ничего этакого не увидели и не узнали, но вспугнули компанию Красницкого. Красницкий и Шварцвальд поняли — если Иртенская убежит, забрав ребенка, то молчать не станет.
