– А если все закончится точно так же?
– Тогда все начнется заново, пока ты не усвоишь урок. Не научишься быть добрее.
– Разве этому можно научиться? По-моему, доброта или есть, или ее нет.
– Можно.
– Да как же?
– А как вообще учатся? Слушай учителей, делай упражнения, сверяйся с ответами других.
– Думаешь, тогда у меня получится?
– Что?
– Что, Виктор?
– Выйти за ворота.
– Стоит хотя бы попытаться. Видишь, как меняется мир? Из плоского он становится объемным, и начинается твоя жизнь, которая уже прошла и еще не начиналась. Совсем скоро ты увидишь лицо повитухи и тогда забудешь и меня, и все, что произошло. Я выскоблила твою жизнь и вернула тебе. Но я выскоблила ее не начисто, кое-где все равно проступают контуры прежних событий. Пусть они станут твоей шпаргалкой – приглядись и поступи иначе. Я не хочу, чтобы с кем-то еще приключился Виктор де Морьев, Мастер Парижа. А мне пора возвращаться.
* * *
Прежде чем собравшиеся успели как следует удивиться, Берта оказалась на том же месте. Одна, без Виктора. Облик ее был прежним, зато одежда в который раз изменилась. Теперь вампирша была облачена в доспехи, вот только они не блестели. Хотя и в сказках доспехи вряд ли блестят. Вспомните хотя бы принца, которому пришлось продираться через заросли терновника, чтобы спасти Спящую Красавицу. Сомнительно, что оказавшись в замке, он первым делом снял доспехи, как следует начистил их речным песком, прошелся по ним замшей и лишь тогда отправился будить девицу. Скорее всего, от него разило потом, когда он поцеловал возлюбленную. А учитывая, что принцесса сама лет сто не меняла белье, вряд ли она даже поморщилась.
На Берте были правильные доспехи. Потускневшие, поцарапанные, с вмятинами на плечах и неровно выпуклые на груди, словно их, тихо ругаясь под нос, выравнивали с помощью двух булыжников при свете костра. Спутанные волосы девушки развевались на дувшем лишь для нее одной ветру.
На вытянутых руках она держала огромный крутящийся шар, зеленый, как прообраз всего зеленого. Она колебалась, не зная, что же с ним делать. Руки медленно сгибались, пока она не поднесла его так близко к груди, будто собиралась вобрать в себя.
Но передумала, подняла шар высоко над головой и со всей силы вбила его в пол. И замок содрогнулся. Через зазоры в каменной кладке начали пробиваться ростки. Извиваясь и раскручиваясь, они пробежались по застывшему воздуху резными узорами, как изморозь по стеклу. Булыжники у ног Берты тоже стремительно зеленели, словно по ним туда-сюда водили невидимой кисточкой, пока пол не покрылся густым слоем мха. Хотя он образовался всего-то за пару секунд, казалось, что он рос здесь всегда. То был древний мох, с редкими бурыми клочками на изумрудном фоне. Над ним на тонких ножках колыхались пожелтевшие чашечки и зонтики спор, и весь он был усыпан серебристой росой.
Но вот капельки росы поднялись в воздух и закружились вокруг Берты, которая озадаченно топталась на месте. Все плотнее становилось кольцо, и вот уже можно было разобрать очертания фигур, водивших хоровод. У них не было ни мотыльковых крыльев, ни шапочек из колокольчиков, и напоминали они скорее ожившие корни мандрагоры, чем акварельные иллюстрации из девичьих альбомов.
Настоящие феи, как нянька рассказывала, успел подумать Уолтер, самый внимательный наблюдатель. А еще он подумал, что вступивший в хоровод фей может остаться там на сотни лет. Но, к счастью для Берты, серебристое кольцо отступало от ее ног, и чем дальше отступало, тем прозрачней и как бы разряженнее становилось, пока вместо пляшущих фигурок не осталась лишь сверкающая пыльца. И вдруг, словно исчез центр ее притяжения, пыльца раскатилась волной, а когда коснулась стен, гобелены заколыхались. Что-то пыталось вырваться наружу. Полуистлевшая ткань затрещала, и с гобеленов спрыгнули единороги. Дробно стуча копытами, пронеслись они по зале и вбежали в западную стену, словно это они были настоящими, а стена – иллюзией. За ними, то утробно рыча, то срываясь на заливистый лай, метнулись гончие.
Затем доспехи Берты исчезли, и на ней вновь оказалось мятое форменное платье.
Сказка закончилась.
– Эвике, ты видела? – захлебываясь от восторга, Уолтер тряс невесту за плечо.
Девушка лишь поцокала языком.
– Хорошие были гобелены, а теперь им грош цена, без животных-то.
– Браво, фройляйн! – оглушительно зааплодировал Штайнберг, подмигивая Леонарду и пихая его в бок. – Какие фейерверки, а? Красотища!
Остолбенев, Берта взглянула на брата, который печально покачал головой – лучше не спрашивай. Но в следующий момент ее внимание привлекло шевеление в толпе вампиров. Развернувшись на каблуках, она посмотрела на них, сузив глаза, однако никто не собирался бросать ей вызов. Отнюдь. Хотя веселее ей от этого не стало. Стоило ей оглянуться, как мужчины встали на одно колено, а дамы склонились в напряженных реверансах, высоко подобрав юбки на случай, если придется бежать.
– О, нет, – простонала фройляйн Штайнберг, тихо и безнадежно. – Скажите, что это не то, о чем я думаю.
– Вы победили нашего Мастера в честном поединке, госпожа, – смиренно опустив глаза, сказала черноволосая вампирша, та самая, которая с недавних пор падала в обморок, если при ней упоминали картофель. – Отныне мы в вашей власти.
– Да вы ж меня в гробу видали! В открытом гробу, плывущем по реке под палящим солнцем!
– Мы и Виктора там видали, – призналась вампирша, теребя подол. Остальные согласно зашуршали. – Какая разница? Мастер – это не гемоглобин, чтобы всем нравиться. Но мы обязаны ему подчиняться. То есть вам, госпожа.
Это была западня. Чувствуя, как на нее накатывает отчаяние – лучше запивать чеснок святой водой, чем управлять этой оравой – Берта посмотрела по сторонам, пока не заметила, что Гизела делает ей какие-то знаки. Одними губами она прошептала – соглашайся. Вот только прошептала не по-немецки.
– Я почту за честь стать вашим Мастеррром, – раскатисто грассируя, произнесла Берта на языке Мольера и улыбнулась новым подданным.
Эффект вышел, что надо. По толпе прокатился приглушенный шепоток.
– Что она сказала?
– Спроси лучше, на каком языке!
– Мне в уши словно металлических опилок натолкали!
– Может, еще научится?
– Вррряд ли! – рокотала Берта. Своим акцентом она еще в детстве довела трех гувернанток до нервных спазмов, а четвертая, прежде чем хлопнуть дверью, заявила, что по-французски м– ль Штайнберг говорит как морж, набивший ноздри пастилой. – Но и так сгодится?
Вампиры замялись.
– Понимаете, мадемуазель… только, чур, без обид!… но у кандидата на пост Мастера Франции должны быть определенные квалификации, которых у вас, уж простите великодушно, не хватает.
