И вокруг стало тихо-тихо… Потом волной прокатился вздох изумления и ужаса; а потом — трибуны разразились ликованием.
Чувствовал я себя скверно — слабость, боль… — но в глазах прояснилось. Увидел, что крови хоть и много, но рана неглубокая… А вся арена была — словно сад; люди будто с ума посходили и швыряли с трибун всё, что было под рукой: веера, шарфы, бусы, цветы… Журавли собрались вокруг меня — чумазые, изодранные, побитые, в волосах пыль, по запачканным лицам потеки пота… Формион хромал — Хриза после сказала мне, что он спас ей жизнь… Когда она подошла, под руку с Меланто, я увидел рану у нее на скуле; шрам останется на всю жизнь — ей уже не быть той безупречной лилией, что плыла сюда из Афин… Гелика шутила с Фебой… Сегодня было так страшно, что страх у нее прошел, — на войне тоже так бывает… А улыбка Аминтора была глупой-глупой, от слабости наверно; и я, конечно, улыбался так же слабо и так же глупо… Теламон подставил мне плечо, но я махнул рукой — не надо. Моя девочка в ложе и так достаточно перепугалась, а я еще мог по крайней мере отсалютовать ей, стоя без поддержки.
Она стояла на своем помосте прямо и неподвижно. Краска на лице проступила ярко, как у куклы, но она провела прощальный ритуал без заминочки. Я гордился ею: такая выдержка! Пусть, думаю, она не Видит и не Слышит, но царица из нее будет настоящая.
А старина Геракл лежал на том же месте, где упал. Букет анемонов, брошенный сверху, рассыпался у него на голове, словно венок на него надели… Я смотрел на него — и тут он чуть приподнялся, дернулся… и мухи облепили его глаза. И сверху, где дешевые трибуны были темны от коренных критян, раздался торжественный гул голосов, словно люди увидели знамение.
Мы шли к воротам. Устал я страшно, — но не настолько, чтобы потерять способность думать. Вспомнил, как охраняют священных быков — ни один посторонний не мог пройти к ним в ограду… Посмотрел вверх — на пустую ложу Миноса, на соседнюю, где наш покровитель принимал поздравления и похвалы его команде… Принимал поздравления — но я видел его глаза, когда он не видел моих.
Уйдя с арены, я позволил себя нести. В Бычьем Дворе наша знахарка обмыла и перевязала мне ногу, дала укрепляющего питья, горячего и пряного… Актор сидел рядом и насвистывал сквозь зубы. Глаза наши встретились — он показал взглядом на знахарку, покачал головой — молчи, мол, — и отошел.
Подошла Фалестра, встала возле моей циновки — одна рука на бедре, другой чешет свою черноволосую голову… Я поманил ее поближе, она наклонилась. И смотрела на меня не как женщина на раненого, а как настороженный воин в засаде, ждущий команды. Я тихо сказал:
— Быка чем-то напоили.
Она кивнула.
— Оружие хорошо спрятано? Астерион что-то узнал, — говорю. Говорю, а сам думаю — скоро ли он пришлет за мной и какой смертью заставит умирать.
— Много он знать не может, иначе бы нашего оружия уже не было. — Это она верно сказала, Фалестра. — Спрятано все хорошо, — говорит, — а ты не волнуйся; ведь ты же ни на что не будешь годен, пока не отдохнешь.
Она отошла и — я видел — разогнала плясунов, которые собирались подойти говорить со мной. Да, она была умница, Фалестра, — она знала, что если я не отдохну сейчас, то потом может не остаться времени. Я лежал и обдумывал ее слова, а мысли плыли медленно и словно в тумане — от слабости и от лекарства. «Он не знает, что я убил Миноса, иначе открыто казнил бы меня. Он не знает об оружии, иначе его бы уже отобрали. Но, быть может, он знает о Владычице? Или о том, кого она имела в виду, когда пророчествовала? Он допрашивал Пирима или его сыновей? Что он знает?» — так я думал. Но сон наваливался на меня, несмотря на все мои тревоги, и я снова услышал ропот критян, думавших, что бог убил быка у моих ног. Что ж, конечно же он был с нами… Мне казалось, что я и сейчас ощущаю его присутствие: суровая торжественность витала вокруг, и обычный шум Бычьего Двора казался слишком громким, непривычно мешал мне… Но даже подумав об этом, я все равно уснул. Мне снилось детство: я служил в храме на острове и слушал священный источник в полуденной тишине.
Когда проснулся, зажигали лампы и плясуны садились ужинать. Аминтор, наверно, ждал, когда я открою глаза, — тотчас подошел и спросил, чего мне принести. Я сел, хоть едва смог, и первым делом спросил, есть ли новости о смерти Миноса. Он огляделся — вокруг нас никого не было, все плясуны сидели у стола.
— Нет, Тезей… Кто тебе сказал? Ему можно верить?.. Сегодня разошелся совсем другой слух: говорят, что, когда флот уходил на Сицилию, перед штормами, Минос пошел с флотом, но это держится в тайне. Говорят, он хотел захватить остров врасплох, и потому никто ничего не должен был знать. В Малом Дворце эти слухи опровергают, потому все уверены, что это правда.
Он принес мне суп, ячменную лепешку и медовых сотов… Я ел лежа, облокотившись на локоть, и размышлял, сколько времени пройдет до тех пор, как из Сицилии придет известие о смерти Миноса. Но на самом деле, до чего умен скот! И быстро соображает… Отрицать эти слухи — это было здорово придумано; я должен был признаться себе, что сам бы не додумался. Но — раз так — ему нужно время, он еще не готов…
Подошла знахарка, ощупала меня… Потом смазала маслом и принялась массировать: растирала, стукала, шлепала, мяла… Бормоча, заклинания, осмотрела рану и сказала, что заживает быстро.
За столом плясуны сидели над нашим разбавленным вином — это был последний час общей беседы, перед тем как уводили девушек. Я растянулся под руками старухи и чувствовал, как расслабляются, оживают мышцы, как веселее бежит по телу кровь… Боль прошла. Лишь рана саднила от вина да по-прежнему хотелось спать. Когда она ушла, я повернулся на бок — собирался уснуть снова — и увидел, что Актор стоит возле моего ложа.
— Ну, — говорит, — значит, ты снова ожил. Я напишу это у входа в Бычий Двор, чтобы не бегать отвечать на вопросы о тебе. Поспал ты неплохо… Когда ты тут лежал во время землетрясения, а все эти чужеземцы не знали, что это такое, и вопили, призывая своих богов, я подошел поглядеть, не умер ли А ты — причмокивал как младенец!..
— Землетрясение?.. Ах да, конечно! — говорю. Я вспомнил ощущение присутствия бога. Настолько был замучен, что не понял предупреждения, когда оно было.
— Ничего особенного, — сказал он. — Полка горшков повалилась на кухне… А Журавлям придется ловить другого быка…
Он смотрел на меня — не просто так смотрел. И вокруг никого не было на этот раз.
— Что ему дали? От него пахло, — говорю.
— Откуда я знаю? — Он снова оглянулся. — Наверно то же, что дают собакам, перед тем как стравить. Собаки как правило выживают, но угадать бычью дозу…
