— Их кавалеристы не отстают, Мустафа-паша.
— Они переоценивают свои силы. По правую сторону от нас море, и они лишены возможности маневра. Без пехоты им не выиграть.
— Будут ли какие-нибудь распоряжения, Мустафа-паша?
— Ускорить шаг.
Мустафа-паша подъехал к следующей группе офицеров в посеревших от пыли разноцветных тюрбанах.
— Прикажи янычарам вмешаться, организовать пошаговую оборону нашего отступления.
— Уже сделано, Мустафа-паша.
— Старайтесь стрелять по лошадям. Всадник, свалившийся на землю, — ничто. Где сипахи? — крикнул он пробиравшемуся верхом среди пехотинцев капитану.
— Ушли.
Наездник даже не остановился перед главнокомандующим. Мустафа-паша, заметив, что офицер без сабли, нагнал его.
— Ты бросил оружие!
— У меня выбили его из рук в последней схватке, Мустафа-паша.
— Но саму руку не отрубили! Либо ты неповоротлив, либо трус и бежал с поля битвы.
— Мы все бежим с поля битвы, Мустафа-паша.
— Думаю, тебе лучше отправиться пешим порядком.
И, столкнув незадачливого ездока наземь, натянул поводья. А потом передал боевого коня первому попавшему пехотинцу.
— Не замедлять шаг, псы проклятые! Вот-вот мы дойдем до залива Святого Павла, где нас дожидается флот адмирала Пиали. Держать шаг! Хотя бы сейчас проявите выдержку!
Мало кто отважился сказать слово в ответ, людьми овладела апатия. Солдаты просто брели с поникшими головами. Теперь каждый спасал собственную шкуру.
На горизонте показались мачты галер. Отступавшие восприняли их как путеводную звезду среди всеобщего кошмара. Мустафа-паша попытался, объединив тылы, организовать отпор преследователям, но в конце концов бросил своих бойцов на произвол судьбы, отдал на откуп наседавшему сзади неприятелю. Впереди на низких холмах занимали позиции стрелки Хассема, губернатора Алжира. Без их вмешательства преследователи просто смяли бы отступавших турок.
Взмахом сабли Мустафа-паша скомандовал стрелкам дать залп по приближающейся кавалерии. Конники христиан дрогнули, рыцари и их лошади, натыкаясь друг на друга, падали. Стрелки, перезарядив мушкеты и прицелившись, дали еще один залп. Христиане закружились, словно объятые вихрем. Но тут же перестроились и с прежней решительностью, с победными криками, размахивая мечами, вынырнули из пороховой мглы. Среди них выделялся один на сером жеребце. Воплощение решительности и беззаветной храбрости.
Гарди увидел, как животное споткнулось и пало, видел, как всадник рухнул с размаху на известняк дороги. Мустафа-паша, проиграв сражение, расставался с жизнью. Гарди смотрел на османа. Этот человек обрек на смерть тысячи и тысячи солдат и офицеров, превратил Сент-Эльмо в груду дымящихся развалин, наголову разбил гарнизоны Биргу и Сенглеа. И вот теперь наступил час расплаты. Ценой за пытки, унижения, страдания, за те сто двенадцать дней станет его жизнь. Гарди, пришпорив Гелиоса, подъехал ближе.
Их взгляды встретились. Мустафа-паша узнал соперника. И вперил полный ненависти взор в пирата-англичанина, кто дал отпор его войскам в Сент-Эльмо, кто перехитрил корсара Эль-Лука Али Фартакса, кто похитил его любимого арабского скакуна из лагеря под Марсой, кто сумел обвести его вокруг пальца у Мдины. Встреча равных, великий момент. Гарди, прильнув к гриве Гелиоса, каждым нервом ощущая топот копыт коня, каждый его мускул, помчался вперед. Он вытянул вперед клинок, готовый изрубить врага в куски.
Взвод янычар вновь дал залп. Гелиос не дрогнул. Инстинктивно повинуясь стремлению уберечь друга и наездника, конь принял угодившую ему в бок свинцовую пулю. Гарди почувствовал, как его скакун конвульсивно дернулся, ощутил, как из него вихрем устремляются прочь жизненные силы, понял, что Гелиос падает под ним. Оказавшись на земле, Кристиан тут же подполз к погибающему животному и стал подле него на колени, прижавшись щекой к еще теплой шкуре. Сколько ночей они провели в конюшне Мдины. Сколько раз беззаботным галопом носились по острову. Сколько раз, приткнувшись за прибрежным утесом, наблюдали за огоньками на борту вражеских галер. Гелиос направил на Гарди умный взор, который постепенно стекленел. Мощно-величавое биение сердца животного стихло. Кристиан, закинув голову, испустил крик боли, оплакивая павшего друга. В этом мире больше не было опоры, она исчезла. Как исчезли мавр, Юбер и Анри. И вот теперь Гелиос. Здесь, на бесплодной каменной равнине, душа Гарди уподобилась ущелью без дна, а разум его помутился. Вокруг бушевала битва, но ему не было до нее дела.
— Говорят, вода в заливе Святого Павла покраснела от крови и турецкие трупы плавают тысячами.
— Жаль, некоторые сарацины ускользнули.
— Мустафа-паша добрался до галеры одним из последних.
— Великая осада завершена.
Разговор стих — старшие рыцари вспомнили, что Ла Валетт лежит при смерти. Возможно, они просили у Господа слишком много. Он одарил их грандиозной победой и, похоже, решил призвать в свои чертоги ее зодчего и главного воителя. Честный обмен, горькая радость. Великий магистр навечно запечатлеется в их памяти и будет упомянут в молитвах.
Войдя в Зал совета, де Понтье обвел взглядом рыцарей.
— Какие скорбные и удрученные лица, братья мои.
— Есть вести о здоровье его светлости?
— Без изменений. Мы должны выждать и просить о заступничестве нашего святого покровителя.
— Он и раньше отвечал на наши мольбы.
— Возможно, святой не оставит нас и в этот раз. И все же я должен признать, что ни снадобья, ни уход не помогают Жану Паризо де Ла Валетту.
— Неужто мы больше ничего не можем поделать?
— Смириться с Божьей волей, — сдержанно произнес де Понтье. — Его светлость стар, болен и ослаблен тяготами войны и бременем службы.
— Он наш предводитель.
— Этого я не отрицаю. Однако заметьте, как убывает его сила после ранения в ногу.
— Брат де Понтье прав. Мы должны готовиться к худшему.
Де Понтье поднял руку.
— Не все так плохо, братья шевалье. Нам следует готовиться к мирной жизни.
— Вы что-то предлагаете?
— Решение. Мы обратимся за советом к его святейшеству в Рим и начнем избирать нового гроссмейстера.
— Я согласен с братом де Понтье.
— И я.
Раздалось одобрительное бормотание других рыцарей.
— А я против.
— Сэр Оливер Старки? — Де Понтье прищурился. — Ваше положение в качестве латинского секретаря Ла Валетта не дает вам права голоса на Священном собрании.
— Я друг и советник великого магистра.
— Мы же его братья.
