И еще была ее тень. Она шла рядом — это был человек с головой шакала, и тело его было таким же материальным, как ее собственное. Никто не смотрел на него с подозрением, никто не говорил ничего о незнакомце в маске.
Его имя дрожало на кончике ее языка. Она почти произнесла его. Анубис. Проводник и страж. Хотя для нее он всегда был больше стражем, а здесь их проводниками были змеи Эджо.
Мериамон не боялась, и сама удивлялась этому. Ее было как бы две. Тело шло по земле реальной, а по этой сухой стране шел дух — Ка. Мериамон оглянулась. Отряд шел все так же, как шел от самого Ракотиса. Эллины не чувствовали ничего плохого. То один, то другой выходил из рядов, чтобы вытряхнуть камешек из обуви. Кто-то пел песню о мальчике со щечками, как персик.
Ее тень вышла вперед. Змеи Эджо замедлили движение, чтобы дождаться ее. Тень встала между ними, и они снова двинулись. Уши тени настороженно шевелились: она продолжала охранять Мериамон.
Кто-то занял место ее тени. Это не был Нико, хотя он был достаточно близко. Арридай смотрел на ее тень широко раскрытыми заинтересованными глазами, потом спросил:
— Мы где-то в другом месте, правда?
Можно было сказать только одно, и Мериамон сказала:
— С нами все будет в порядке. — По крайней мере она надеялась на это.
— Там сзади что-то, — сказал Арридай. — Наблюдают. Лошадям это не нравится.
Мериамон упорно смотрела вперед.
— А что это?
— Что-то, — повторил Арридай, пожимая плечами. — Вроде него, — он указал подбородком на ее тень, — но страшное. Они просто наблюдают. У них ножи.
Мериамон споткнулась и чуть не упала. Арридай подхватил ее под руку.
— С тобой все в порядке, Мери?
— Да, — ответила она сквозь плотно сжатые губы. — Они не могут повредить нам. Я знаю их имена.
Если бы имен было достаточно! Если бы жрецы и писцы знали точно, а не сквозь туман лжи и догадок!
Она шла через обычную пустыню в оазис и храм. Позади отряда не было никаких демонов.
— Я могу сосчитать их, — гордо сказал Арридай. — Семь, и семь, и семь, и еще три раза по семь. Шесть раз по семь.
— Шесть раз по семь, — повторила Мериамон. — Да. Их столько.
Нельзя оглядываться. Если оглянется, ее вывернет наизнанку.
К ней пришли слова. Она произносила их, сначала медленно и тихо, потом быстрее и громче:
— Я иду с истиной. Я иду в Зал Двух Истин. Во имя Осириса, во имя Гора, во имя Изиды, Матери-богини, повелительницы живых и мертвых, я защищаю себя. От носителей ножей, от пожирателей душ, от сил, ожидающих судного дня, избавь меня.
Тишина. Тень шла не останавливаясь. Змеи Эджо скользили по ее сторонам.
Мериамон взглянула через плечо и встретилась глазами с Нико. Он улыбнулся, одарив ее теплом и чистой силой.
Позади него был Александр. Прежде он шел вместе с певцами, но теперь, когда они его не видели, лицо его было серьезно.
Он знал.
Она подождала его, чтобы пойти рядом. Ожидая, она напевала чуть слышно:
— Я сокол в пустыне. Я бесшумная кошка в тени. Я песок на пустой дороге. Я иду невидимой. Я иду защищенной. Ни один демон не тронет меня.
Она умолкла. Александр был рядом.
— Ты их тоже видишь, — сказал Арридай, прежде чем Мериамон успела заговорить. — Ведь ты их видишь, Александр?
Александр похлопал его по плечу, потом заговорил, обращаясь к Мериамон:
— Кто они?
— Наблюдатели, — ответила она.
— Они вооружены?
— По-своему, — сказала она.
Александр нахмурился, глядя на троих воинов, шедших впереди.
— Скажи мне, — попросил он, — скажи мне, что это за нубиец в маске? А эти, там, позади, тоже люди, которые по причинам, известным только им, предпочитают носить звериные головы и большие ножи и следовать за путниками в пустыне?
— Они не люди, — сказала она, — остальное похоже на правду.
Она заметила, что он вздрогнул.
— Что… они делают?
— Они наблюдают. — Это его не успокоило. Она тут же добавила: — Они судят. Но это в зале. А здесь открытая земля.
— Разве?
Помимо воли она взглянула вверх. А что, если этот небесный свод — потолок, а вокруг стены, широкие, как мир, а под ногами — не песок, а гладкий камень…
Камень всех сортов, какие только есть в мире, выложенный узорами, которые притягивали глаз, заманивали и обманывали, уводили все дальше и дальше. Столбы словно высокие папирусы или кедры Ливана, выложенные золотом и драгоценностями, бирюзой, рубинами и малахитом. Свод цвета ночного неба или неба перед рассветом, когда всего темнее, и день кажется сном, от которого нет пробуждения.
— Нет, — сказала она, — это ливийская пустыня, и завтра мы придем в Сиву.
— Что они судят? — спросил Александр, безжалостный, как ребенок, и такой же невинно настойчивый.
— Души, — ответила она.
— Но мы-то живы, я полагаю.
— Мы живы, — сказала она. — Это страна живых. Это солнце, которое встает утром и садится вечером. Это звезды, которые восходят и заходят.
Каждое слово весило, как целый мир. Здесь встречались миры. Здесь, если она окажется слабой или ошибется, не назовет имена так, как они были даны на заре миров, мир, построенный ею, рассыплется и исчезнет.
— Это небо, — сказала она, — это солнце, это лодка Ра, которая плавает по морю миллионы лет. Это песок, Красная Земля запада, пустыня за зелеными полями Египта. Это жизнь.
Ее нога задела камешек. Мериамон подобрала его. Он был острый, он пытался поранить ей руку, как поранил ногу. Она улыбнулась камню. Боль — это жизнь. Боль реальна. В этом изменчивом, колеблющемся месте боль была силой.
Пустыня растаяла в тумане. Перед Мериамон простирался зал. Она знала, как он называется. Зал Двойной Истины. И в нем, движущиеся мимо нее, чтобы занять свои древние места, шесть раз по семь Наблюдателей. С человеческими фигурами, то ростом с человека, то огромные, как гиганты, с мордами голодных зверей. В безжалостном свете сверкали их ножи, сверкали зубы. Один, с шакальей мордой, встретился с ней глазами кровавого цвета и изобразил нечто вроде поклона.
Она бросила взгляд через плечо. Ее тень была на месте, как всегда, и глаза ее были ясны, как живое небо страны Кемет. И все-таки она тоже была принадлежностью этого зала.
Наблюдатели медленно сошлись. Перед ними покачивались весы. Подобие ее тени стояло возле них, насторожив уши. В его когтистой лапе, колыхаясь от воздушных потоков, лежало перо. Оно называлось Справедливость. Под весами притаился зверь. Пасть разинута, глаза горят. Голодный.
Души Мериамон содрогнулись. Они знали его имя, они знали его лучше любого другого. Пожиратель Душ.
