Справедливости ради отметить надобно, что Будденброка-то зазря, в общем, ругали. Он-то решительно настроен был. Но став единожды виновным во мнении общем (хоть и ложном, что, якобы, умышленно не успел к Вильманстранду), отделаться от клейма позорного не смог. До самой смерти, под топором палача Королевского.
Что происходило с самим Левенгауптом, я думаю, читатель, он и сам не мог на сей вопрос ответить. Почему поглупел вдруг начальник опытный, почему смирился, обстоятельствами сломленным оказался? Потери во всякой армии случаются…Фортуна военная изменчива. Потерял людей многих от болезней заразных, так ведь весна пришла, а с ней и выздоровление общее. Полки новые прибывали. Воскресала армия шведская! Да и русские с места не трогались, хоть и объявили о продолжении войны. Только ничто не радовало Левенгаупта. Сидел он часами на воздухе, в плащ теплый закутавшись, шляпу поглубже нахлобучив, на табурете складном. Сидел и молчал, в одну точку уставившись.
В план кампании новой, что Ласси задумывал, весна внесла изменения серьезные. Поход зимний, по льду напрямик, отменили с потеплением сильным. Начали вновь войска к Выборгу стягивать. Распутица задерживала. Полки тащились медленно, обозами обремененные. Кавалерия вообще с квартир зимних тронуться не могла — бескормица. Трав выжидали.
Без малого тридцать лет назад, в зиму 1713 года, боярин Федор Матвеевич Апраксин к походу на покорение Финляндии решил было готовиться обстоятельно. Все обсчитали квартирмейстеры дотошные и вышло: дабы конницу в 12 000 голов с места тронуть, с боями земли неприятельские пройти, надобно было для нужд войска заготовить 38 тысяч четвертей овса и миллион пудов сена. Ну и представь читатель, обоз сей! А что изменилось за годы прошедшие? Да ничего.
В газетах прописали, дескать, семьдесят тыщ войска собирается против шведа воевать. Врали, как всегда. По правде-то, и половины не набиралось.
Вот гвардию потребно было вывести из Петербурга. Проветрить. Остудить головы горячие. А то распоясались совсем гвардейцы. От бесчинства ихнего изнывал обыватель. Тон-то по-прежнему задавала лейб-компания хваленая, Императрицей обласканная. То на рынке за три копейки лейб-компанеец застрелил торговца горшками, не соглашавшегося уступить в цене, то другой похитил прислужницу молодую из лавки торговой, прям средь белого дня, и продал ее за три рубля. Третьего крестьянка на вилы подняла, когда снасильничать хотел. Терпение лопнуло у самого фельдмаршала, Петра Петровича Ласси. Венцом всего стала драка знатная, что случилась промежь лейб-компанейцами и гренадерами армейскими на Пасху самую. Офицер проходивший вмешался. Остановить хотел.
— Прекратить драку приказываю, фертфлюхтеры подлые!
На беду свою немцем оказался. Капитаном Брауном. Гвардейцы с гренадерами расцепились, аж рты открыли от наглости:
— Немчура поганая!
— И туда ж, братцы, солдатству русскому грозить!
— Да бей его!
Капитану спасаться бегством пришлось. Гвардейцы разъяренные гнались за ним. Жизнь свою спасая, он в первый же дом попавшийся заскочил. Там еще офицеры сидели. Адъютант самого фельдмаршала Ласси, поручик Сотрон, оказался с ними. Тож остановить хотел. Сейчас, как же! Ему да Брауну и досталось. Да еще и поболе других. Несколько дней, думали, помрут от ран. Лишь вызванные по тревоге патрули других полков гвардейских отбили. Блеском штыков своих отточенных взяли в круг заводчиков.
Суд был скорый, хотя и не очень-то суровый. Полки дальние гарнизонные ждали бузотеров. Фельдмаршал тут же распорядился отправлять батальоны гвардейские к Выборгу. Да пыл не выветрился еще.
В самом начале лета Левенгаупт отправил парламентеров в лагерь русский — унтер-офицера с барабанщиком. Парламентер — лицо есть неприкосновенное. Убить иль обидеть — сие нарушение чести воинской. Приняли их и разместили по приказу генерала Кейта, начальника корпуса выборгского, в лагере Конной Гвардии.
Прознали про то гвардейцы. Взбеленились. Какого рожна им надобно было! И про честь воинскую даже не вспоминали. Командиром Конной Гвардии опять же — фон Ливен.
— Сговор, братцы, со шведами! — орали одни.
— Предали! — другие.
— Бей и немцев, и шведов! — перекричали всех третьи.
Так и пошли стеной ломить в лагерь конногвардейцев. Смяли караулы полковые. Чуть до казни самосудной не дошло. Заодно со шведами прихватили ротмистра Респе, под руку попавшегося.
Кейт примчался. Лошадью путь проложил себе бесстрашно чрез толпу, крови жаждущую. Спешился. Шпагой обнаженной откинул багинеты, на парламентеров направленные. Стоял посередь солдат гвардейских, на трость опираясь, от гнева бледный. Ветер развивал волосы седые, париком неприкрытые. Рявкнул:
— Священника сюда! Адъютант, быстро!
Зашептались ряды задние:
— Чевой-то он священника кличет?
Передние оторопели:
— Священника?
— Да, священника, сволочь рваная! — отрезал генерал решительно. — Расстреливать вас прям здесь буду. Самолично. Чрез одного.
Конногвардейцы опомнились. На конь поднялись. Крупами лошадиными от генерала отжимать пехоту стали. А от Выборга для сикурсу батальон гренадерский уже спешил.
Завертели головами гвардейцы хваленые. Одно дело с парламентерами беззащитными воевать, другое — с полками армейскими, в боях закаленными. Разбегаться начали.
Кейт шпагу в ножны швырнул, адъютанту приказ отдал:
— Построение общее объявить. Смотр будет. Коих недосчитаемся — в дезертиры запишем. И по уставу времени военного судить. Без жалости!
И судили. Семнадцать человек. Зачинщиков сквозь строй прогнали. И в Сибирь.
Ласси примчался из Петербурга. Стоять на месте боле было нельзя. Передержим войско. Один бунт уж случился, за ним и второй может. Надобно двигаться и бить шведов. В пылу батальном и дурь из голов горячих быстрее улетучится. Тем паче, партии казачьи да гусарские, в поиск отправляемые, доносили, что возводят шведы позицию новую оборонительную близ деревни Мендолакс. И дюже сильная позиция получилась, сказывали.
Левенгаупт и впрямь слегка приободрился. Прибыло подкрепление из Стокгольма, целых пятнадцать тысяч свежих войск. Правда, главный магазин армейский он перенес в Гельсингфорс, а при войске держал запас всего десятидневный. По его приказу срочно стали укреплять и позицию новую. Лежала она прям на пути войск русских. И место было выбрано идеально. Сопки высокие обрывистыми склонами скальными на неприятеля смотрят. Впереди болота топкие да леса густые. Для преграды пущей засеки были сделаны, в жиже густой притоплены. Мендолакское дефиле упиралось одним краем своим в море, другим — в озеро болотистое, запрудой перегороженное. Пушки на вершинах расставлены, дорога единственная с мостом узким палисадами прикрыта, и все подходы пристреляны. Гарнизон в 2000 человек, на позицию посаженный, мог сидеть здесь прочно и нерушимо. Только что происходило со шведами в ту кампанию — мало понятно.
