Он обернулся, помертвев от ужаса, но Стромболи уже успел уйти. Орланду поблагодарил святую Катерину за то, что здесь, у подветренной стены, плитки не были разбиты или замараны каменной крошкой. Обеими руками он сгребал пролившееся обратно в бадью. Жирные зеленые мухи с кучи непогребенных тел, сваленных за стеной, целыми роями с жужжанием поднялись, предъявляя права на свою долю, он замахал на них, но без особенного результата. От вина щипало ободранные ладони, но он не оставил ни крошки. Орланду закатал рукава, затолкнул то, что собрал с пола, в глубь не пролившейся массы, как следует перемешал и попробовал еще щепотку. Вкус был такой же чудесный, как и в первый раз. Жжение в мышцах пропало. Он снял шлем и бросил его у стены. Пусть турки раскроят ему череп, ему наплевать. Он разрезал мокрую мешковину своим ножом и обернул лоскутами ладони. От пота руки тоже защипало. Орланду решил, что сейчас остановится еще два раза, добираясь до переднего края, зато за весь следующий поход остановится всего дважды. Он оглядел двор, где все бурлило от ночной деятельности.
Вспышки и зажигательные ракеты взрывались над головами усердных человекоубийц. Вдалеке к подножию насыпи подтягивался свежий отряд воинов. Их командира Орланду узнал — в основном из-за того, что тот смеялся, — знаменитый французский искатель приключений полковник Ле Мас, храбрейший из храбрых, и даже в этой исключительной компании признанный лучшим среди равных. Ну кто еще стал бы смеяться в таком мрачном месте? Орланду с дрожью подумал: что, если сам Ле Мас возьмет хлеб и вино от Господа из его бадьи? Подумать только! Он пообещал себе на этот раз идти с гордо поднятой головой. Но в любом случае придется подождать, пока выяснится, не помешает ли он их маневру. Ле Мас жестикулировал, обращаясь к двум собеседникам, которые были даже больше, чем он сам; они тоже смеялись, а один, настоящий гигант, вскинул к плечу самый длинный мушкет, какой только доводилось видеть Орланду. Дуло мушкета сверкнуло серебром в свете разрывов, и облачко белого дыма улетело куда-то ввысь над уцелевшим парапетом. Чье-то тело упало, а гигант опустил ружье и гордо кивнул остальным; второй человек снял свой шлем и передал ему, и Орланду увидел, что это капитан Тангейзер. Значит, рядом с ним — Борс, который называл Орланду своим другом и обещал научить его играть в триктрак. Тангейзер тоже прижал к плечу длинное ружье и выстрелил, как показалось, очень быстро. Второе наряженное в цветные одежды тело покатилось со стены вниз. Пару турецких воинов подстрелили, словно зайцев. Какие меткие стрелки! Тангейзер что-то сказал, разворачиваясь и надевая снова свой морион, и все трое снова засмеялись. Подумать только! Смеются!
Орланду поднял бадью за веревки и двинулся вперед. Руки стонали от боли. Ничего не пролью, поклялся он. Он надеялся, что они не заметят его раньше времени, пока он не двинется в путь после второго привала, когда, возможно, сумеет найти в себе больше силы, чем у него есть. Он попробовал бежать короткими, пританцовывающими шагами, содержимое бадьи заходило волнами, а мышцы почти тут же снова обожгло. Лицо Орланду кривилось, легкие с хрипом втягивали воздух. Он глядел во все глаза, пытаясь понять, не заметили ли его трое мужчин, но он был в тени, а они на свету. Ему нужно отойти от стены. Он почувствовал, как веревки снова заскользили, остановился, поставил бадью на землю и обругал ее. Он подумал, что следующий марш должен привести его к Борсу даже ближе, чем нужно, тот, конечно же, окликнет его, представит Тангейзеру и Ле Масу, как это принято у друзей. Или же Орланду сам предложит им подкрепиться. И тогда Борс скажет Ле Масу, что это его добрый друг Орланду, который годен на большее, чем таскать бадьи с вином по дерьму и…
Странные горны затрубили, и возгласы облегчения, смешанные с неприличными шуточками, позволили предположить, что турецкая атака отброшена. Орланду поблагодарил Деву Марию, потому что теперь, наверное, солдаты смогут пойти и сами взять свои хлеб и вино. Три приятеля поглядели вверх на завал, откуда толпа защитников расходилась в стороны в образцовом порядке, открывая проход посередине. Тангейзер с Борсом передали свои длинные ружья ординарцам и надели перчатки. Каждый обнажил меч и размял плечи. Снова раздался звук горна, на этот раз это был христианский горн. Повсюду засвистели. Знамена с разными изображениями заколыхались, созывая свои отряды. Отряд Ле Маса выстроился клином. Клин нацелился острым концом в просвет на вершине залитой кровью насыпи, а резерв потянулся к парапетам через пелену горячего охряного дыма.
Неужели это означает, что битва не окончена? Неужели турки настолько безумны, что вздумают вернуться? Орланду подхватил свою бадью и потопал вдоль стены, чтобы все узнать.
* * *
Отряд Ле Маса выстроился вдоль пролома, а те, кто удерживал брешь до полуночи, отошли. Они увязали, словно в болоте, в липких результатах битвы, и облегчение сменялось в них внезапной усталостью. Испанцы Ле Маса приканчивали пиками турецких раненых, а тела сбрасывали в канаву внизу. Пока шла битва, турецкие саперы прорвались на некоторые участки рва и установили там короткие настилы. Еще они перебросили в качестве мостков корабельные мачты. Среди клубов кислого дыма осталось лежать растерзанными кучами не меньше четырех сотен свежих тел; некоторые из них до сих пор шевелились и бормотали слова Корана. Многие были обуглены и дымились в лужах греческого огня. Позади павших Тангейзер разглядел отряд, ковыляющий с поля боя. Турки уносили с собой покалеченных товарищей, направляясь обратно, где вскоре им предстояло выслушивать едкие насмешки своего аги.
— Твои янычары решили уйти на ранний ужин, — сказал Борс.
Тангейзер покачал головой и указал на зеленые одеяния и белые тюрбаны, затаившиеся во рву.
— Это ерикулу — регулярная пехота. Янычары появятся вслед за ними.
Борс указал рукой:
— А эти что делают?
Внизу у подножия насыпи, через равные промежутки в двадцать шагов, ординарцы расставляли громадные бочки, приколачивая к краям мостки. Они наполняли их морской водой из бочонков на телеге.
— Если довелось попробовать греческого огня, — пояснил Ле Мас, — запрыгиваешь в бочку и охлаждаешься.
Он указал на парапеты по обеим сторонам от пролома, где команды метателей огня готовили снаряды. Природная сера, селитра, льняное масло, аммиачная соль, скипидар, смола и нефтяной спирт. Турки добавляли ладан и паклю, чтобы сделать содержимое более липким, а венецианцы — дробленое стекло и спирт. Вдоль стенок парапета солдаты расставили, жерлами кверху, ряды особенных пушек, широких бронзовых цилиндров, приспособленных для метания снарядов, наполненных зажигательной смесью. Когда пушки направляли на цель и поджигали, давлением выталкивало наружу потоки зажигательных ядер. У амбразур стояли ящики с зажигательными глиняными горшками. Турки называли их «хумбарас»: горшки размером с кулак, запечатанные бумагой, со вставленным фитилем и заполненные текучей массой. Самыми хитроумными снарядами защитники были обязаны изобретательности Ла Валлетта: обручи из просмоленной лозы были пропитаны бренди и «петровым маслом», а затем обернуты шерстью и обмакнуты в ту же самую легко воспламеняющуюся жидкость, какую применяли для зажигательных ядер. Подожженные, эти обручи подхватывали щипцами и метали в передние ряды наступающих мусульман, где они производили ошеломляющий эффект. У метателей огня была адская работа. Тангейзер взял Борса под руку и увел подальше от них, опасаясь несчастного случая.
