– Будь здесь! – громогласный голос Аластора эхом прокатился по узкому пространству коридора и застыл где-то в глубине его бездонного чрева. Черный плащ, вспыхнув в ярком свете дверного проема, скользнул наружу и тем невольно увлек за собой. Сашка не выдержал и словно выплеснутый мраком коридора, оказался на улице, нерешительно застыв метрах в десяти от Аластора.
– Маленький упрямец, – холодно бросил он, закладывая пистолет за пыльные складки своего плаща. – Твое непослушание может дорого обойтись тебе в будущем.
Сашка энергично закивал головой, без всякой мысли согласившись с утверждением, но Аластор оказался холоден к подобному жесту. Он пристально всматривался в залитый солнцем участок выбитой дороги, у края которой навалом лежали крупные бетонные блоки, и молча водил головой. Не стоило особых усилий, чтобы разглядеть вдоль этих серых насаждений неподвижные тела людей одетых в полевую форму армейских подразделений Республики. Сашка вздрогнул и, испытав отвращение, отшатнулся назад. В спутанных мыслях еще не было той логической простоты, которая явится к нему позже, но зато, по счастью, она никогда ни покидала голову Аластора. Убитые, несмотря на прекрасную экипировку, не имели на себе никаких знаков отличий, а значит, были обыкновенными наемниками, солдатами удачи, присланными… впрочем, здесь все было совершенно очевидно – это были люди Ордена!
– Нужно убираться отсюда, – хмуро бросил Аластор и, прежде чем Сашка успел расспросить его о чем-то еще, тут же прикрикнул: – живей!
Сашка вздрогнул и машинально бросился вперед. Отчаянно и быстро маленькими ногами он несся вслед за Аластором, оставляя позади угрюмые коробки старых зданий и рыхлые навалы мусора, с которого недружелюбно их гнал прочь колючий пыльный ветер. Через несколько минут, они уже были у подножия горного хребта, густо поросшего рядами высоких сосен, и там, на крутом склоне, оставляя последние остатки сил, Сашка карабкался вверх, цепляясь руками за горные выступы и хваткие корни деревьев. Жадно хватая ртом прохладный свежий воздух, стывший в тени вязких игольчатых крон, он чувствовал, как сбивается пульс, как немеют ноги, и стучит кровь в висках, но жуткий страх гнал его вперед, заставляя с отчаяньем обреченного вгрызаться в неприступную твердь могучей скалы. Наконец мелькавшая впереди тень – верный ориентир его упрямства – остановилась и будто покачала головой. Что это был за знак – одобрения или порицания, Сашка не разобрал, но опустошительная усталость в мгновение обрушила его на землю и все вопросы оставила на потом.
Где-то внизу, в широкой котловине, зажатой в тисках горных вершин, лежал унылый и серый пейзаж растерзанного временем горного комбината, на фоне которого жирно блестел черный шлейф густого дыма. Шрам, оставленный Аластором, должен был вскоре затянуться, и тогда пустота забвения вновь накрыла бы плоские крыши домов, окунув их в вечную безмятежность. Мазнув взглядом плывущую в мареве даль, Сашка тяжело и обреченно выдохнул. Жаль, но следы их присутствия не исчезнут вместе с черной копотью дыма, а долго, бесконечно долго будут кричать о том, что они были здесь, и ушли в горы. Их будут искать… конечно! И возможно, скоро найдут. Сашке стало не по себе. Его пронзила какая-то совершенно простая и неглубокая мысль, которая, однако, сильно напугала его. «Ведь это Орден, они все равно свое возьмут», – звучала в ушах речь незнакомца. Даже на краю света, даже в глубине гор – они найдут его!
– Ты еще долго собираешься там валяться?! – нетерпеливо выпалил Аластор, поведя крепкими плечами.
Сашка мгновенно, как по команде, вскочил на ноги и в полной готовности вытянулся во весь свой маленький рост.
– Отлично! – буркнул Аластор и, развернувшись, шагнул в прохладную тишину соснового перелеска.
Стараясь не отставать, Сашка потянулся следом. Тяжелые мысли все еще одолевали его, а вопросы, словно ворох растревоженных пчел, неприятно жгли воспаленный разум. Но, пожалуй, более всего его мучило совершенное неустройство его существования. Кто он теперь – беглец, скиталец, изгой? Прежняя жизнь закончилась, а с ней и все, что раньше окружало его. Разбитые фрагменты этих воспоминаний еще с живостью тревожили его душу – и тесный, поросший кустами сирени дворик, и маленькая квартирка на третьем этаже старого кирпичного дома, и лица… друзей, деда и даже старой торговки у неладно сколоченного прилавка. Но все это уже давно превратилось в воспоминания – ни воскресить, ни вернуться к которым уже было нельзя. А впереди, наливалось неизведанной сумеречной пеленой будущее. Ни знакомых лиц, ни добрых игр, ни спокойной тихой жизни…
Совсем скоро высокие сосны поредели и съежились, над головой расплылось лазурное небо, и горячий воздух неподвижным облаком накрыл узкие перевалы угрюмых гор. Аластор всю дорогу молчал. Его тяжелое, со свистом дыхание, словно пульсирующий ритм новой жизни, тянулся меж бесконечной гряды невысоких скал, вглубь совершенно дикой, отрешенной от всех земных благ, пустыни. Меж знакомых поредевших пиков (уже, кажется перестававших быть в глазах Сашки бесплодной массой серых, нагроможденных друг на друга камней), по витиеватой козьей тропе, не оглядываясь, вновь под защиту мощных галерей и лабиринтов, в которых так великолепно ориентировался Аластор.
Как же приятно было вновь ощутить эту пышную мощь бледно-серой твердыни, пронизанную влажным дыханием холодной свежести. Скрыться от раскаленного солнца и обезумевших людей – здесь, в полумраке пещеры, тесненной золотыми огоньками множества тающих свечей.
Аластор кинул вязанку хвороста в рыхлую кучу золы и, чиркнув спичкой, умело растопил костер. Сашка сел рядом. В его глазах замелькал пляшущий огонек, и тяжелая россыпь вопросов на время растворилась в тихом потрескивании сухой древесины.
Суетливый первый день этой новой жизни выдался именно таким – полным опасности и неразберихи и ощущением беспомощности перед днем грядущим. Ужин с галетами и фасолью в свете обрастающего серой золой костра завершил его, как и положено, – здоровым крепким сном на мягкой овечьей шкуре.
Мучительные стоны, прорезав прохладный воздух, нервно вползли в сознание и заставили Сашку приоткрыть глаза. Мутный полумрак плавал вокруг костра дожирающего последние остатки трескучей древесины, и лишь редкие всполохи света дрожа пробирались к сгорбившейся человеческой фигуре где-то в глубине огромной пещеры. Протерев заспанные глаза, Сашка внимательно вгляделся в беспокойно качавшуюся тень и без особого труда узнал в ней Аластора. Черный вестник, сжав руками темную ткань своего плаща, мучился от нестерпимой боли, распинавшей на части его воспаленный разум. В пыли, у самой стены он сидел на коленях и что-то бессвязно бормотал, временами взрываясь болезненными нервными стонами. Отброшенная маска, словно символ былого могущества, лежала в стороне и будто смотрела пустыми глазницами за своим невольно отторженным телом.
Сашка привстал, опершись на локти, и ненадолго замер. На время в нем установился удивительный покой, и как это бывало раньше, странное влечение само предопределило ход его действий. Поднявшись на ноги, он не спеша прокрался к Аластору, и, вытянув вперед руку, мягко опустил ее на нервно вздрагивающую голову пустынника. Вмиг далекий шум пронесся по приглушенному сознанию, и холодный рокот чернеющей бездны ненадолго поглотил окружающий мир.
Свинцовый отблеск вырисовавшейся из тусклого мрака маски был тем первым чувством, пробуждение которого всколыхнуло и все остальные.
– Как тебе удалось снять боль? – холодно поинтересовалась маска.
Сашка пожал плечами.
– Не знаю.
Он устало зевнул и, поджав ноги сел у изрытой кучи золы. Раскаленная головешка, потрескивая, нещадно смолила, источая приятный жар.
– Дед говорил, что я должен скрывать эти способности, – потирая руки, буркнул Сашка, – а еще лучше – просто забыть о них. Он считал, что они не принесут мне ничего хорошего.
– Это дар, – сквозь маску процедил Аластор, – его нельзя забыть.
Он сел рядом, так, что его длинные ноги почти уперлись в чадящий дымом костер, и, слегка приподняв голову, сухо заметил:
– Здесь, в глубине пещеры, кажется, что времени не существует вовсе.
– Тут спокойно, – согласился Сашка, – и тихо. Это твое единственное убежище?
– Это мой дом! – резко ответил Аластор. – Вся пустыня, от Севера до Юга, во всем ее скупом многообразие – моя обитель и мой скромный кров. И другого мне не надо.
– Ну да, – по-детски легко согласился Сашка, – тебя ведь не зря называют духом пустыни.
Из-под маски раздался тяжелый смех.
– Аластор – дух мщения, проклятье Южной столицы. И ты тоже веришь в эту легенду?
– Верю! – твердо произнес Сашка.
