Однако третья, упавшая в следующий вечер, была намечена лучше. Она ударилась о неразумную голову Анду с таким треском, что эхо прозвучало среди скал, и белые куски разлетелись по всем направлениям.
Вышедшая вслед за ним медведица с любопытством обнюхала своего мужа, лежавшего перед пещерой в странной позе, с влажной и бесформенной головой. Она была еще молода и неопытна и потому, обнюхав и полизав его немного, решила оставить в покое своего Анду, пока у того не пройдет этот странный каприз, и одна отправилась на охоту.
Она пошла искать того олененка, мать которого они убили две ночи назад, и нашла его. Но было слишком скучно охотиться одной и она вернулась до рассвета в пещеру. Небо было серое и облачное, деревья вверх по речной долине казались черными и незнакомыми, и в ее медвежью душу закралось смутное предчувствие необычайных и печальных событий. Она стала громко звать по имени Анду. Эхо береговых утесов одно отвечало ей.
Подойдя ближе к пещере она увидела в полутьме пару быстро убежавших при ее приближении шакалов. Потом завыла гиена, и с десяток этих неуклюжих фигур взбежали вверх по склону и, остановившись, насмешливо завизжали.
— Владыка скал и пещер — иаа-ха! — разносилось по ветру.
Смутное предчувствие медведицы приняло внезапно определенные формы. Она быстро побежала к пещере по амфитеатру береговых утесов.
— Иа-ха! — смеялись, отступая, гиены. — Иа-а-ха!
Пещерный медведь не лежал в своей старой позе — гиены сильно поработали над ним. В одном месте его огромного тела виднелись белые ребра. Вокруг на дерне валялись разлетевшиеся куски трех огромных меловых глыб. Воздух был пропитан запахом смерти.
Медведица остановилась, как пораженная громом. Даже и теперь она не могла поверить, что ее огромный и чудесный Анду был убит.
Вдруг сверху до нее донесся звук, странный звук, немного похожий на крик гиены, но полнее и ниже тоном. Она подняла кверху голову. Ее маленькие ослепленные лучами рассвета глазки сначала ничего не видели, ноздри ее трепетали. На краю обрыва, высоко над нею, ясно выделяясь на розоватом фоне утренней зари, виднелись два маленьких, косматых круглых предмета: это были головы насмешливо кричавших ей Юдены и Уг-Ломи.
Хотя она и не могла их отчетливо рассмотреть, но смутный страх овладел ею. Новое чувство грядущих неведомых бедствий закралось в ее сердце.
Она принялась исследовать разлетевшиеся куски меловых глыб, разбросанные вокруг Анду. Некоторое время она стояла неподвижно, осматриваясь и издавая низкий непрерывный звук, почти похожий на стон.
Потом, все еще не веря его смерти, она подошла к Анду и сделала последнее усилие, чтобы разбудить его.
ГЛАВА III
ПЕРВЫЙ РАЗ ВЕРХОМ
До Уг-Ломи еще не было никаких отношений между лошадьми и людьми. И те и другие жили отдельно — люди на болотистых берегах рек и в лесных чащах, а лошади на обширных луговых пространствах, окруженных каштановыми и сосновыми лесами. По временам случалось, что лошади заходили в преграждавшие им путь болота, где находили только скудную пищу; по временам и племя натыкалось на труп лошади, растерзанной львом, и, отогнав шакалов пировало до заката солнца. Караковые, большеголовые доисторические лошади с неуклюжими ногами и всклокоченными хвостами приходили каждую весну в эти северозападные местности Европы, вслед за ласточками и раньше гиппопотамов, как только вырастала трава на обширных низовых пространствах. Они появлялись в этих отдаленных краях только небольшими табунами: один жеребец и приблизительно две или три кобылы с жеребятами. Каждый табун пасся особо, а когда начинали желтеть листья каштанов и волки спускались с Уельденских гор, они уходили обратно к юго-востоку.
Они любили пастись на открытых местах и только в самое жаркое время дня укрывались под тенью деревьев. Они избегали буковых лесов и обширных поросших терновником пространств, предпочитая им уединенные группы деревьев, где не могло быть никакой засады, так что подкрасться к ним было очень трудно. Они никогда не нападали на других животных: копыта и зубы они оставляли друг для друга, и если случалось, что их вспугивали на открытом месте, ни одно живое существо не могло угнаться за ними. Только, может быть, слон мог бы догнать их, если бы захотел. Люди же в те дни казались для них совершенно безобидными существами. Никакое пророческое предчувствие не намекало им об ужасном грядущем рабстве — о кнуте, о шпорах, об удилах, тяжелых возах и грязных улицах, о плохом сене и бойнях — обо всем том, что должно было заменить для них впоследствии обширные пастбища и свободу.
Внизу, на болотистых берегах реки Уэй, ни Уг-Ломи, ни Юдена никогда не видели лошадей вблизи. Теперь же, когда оба покинули свое убежище на выступе скалы и вместе бродили в поисках пищи, они встречали их каждый день. Убив Анду, они снова вернулись на старый выступ: они не боялись медведицы. Она сама теперь боялась их и, чуя их, уклонялась в сторону. Они всюду ходили вместе. С тех пор как Юдена покинула племя, она была настолько же товарищем, как и женою Уг-Ломи. Она выучилась даже охотиться — насколько это было возможно для женщины. Она была поистине удивительной женщиной! Он мог часами подстерегать зверя в засаде или изобретать в своей косматой голове новые способы приманки добычи, а она тихо стояла рядом с ним, глядя на него блестящими глазами и не задавая никаких неуместных вопросов — совершенно как мужчина… Удивительная женщина!
От вершины берегового обрыва тянулся широкий травянистый луг, а за ним шли буковые леса, пройдя которые, можно было попасть на опушку поляны с волнующимся на ветру травяным ковром и увидеть там лошадей. На заросшей папоротниками окраине леса попадались кое-где кроличьи норы. Уг-Ломи и Юдена часто лежали здесь, спрятавшись в папоротниках и держа наготове свои метательные камни, в ожидании, что маленький кроличий народец выйдет поглодать зеленую травку и порезвиться перед закатом солнца. И пока Юдена в безмолвном внимании смотрела, не сводя глаз, на кроличьи норы, взгляд Уг-Ломи постоянно переносился сквозь зеленую листву туда, к этим удивительным, пасущимся на лугу пришельцам.
Он смутно чувствовал грациозность и гибкость их Движений. Когда заходило солнца и наступала вечерняя прохлада, лошади оживлялись, начинали гоняться друг за другом, ржали, скакали, трясли своими гривами, описывая большие круги, и при этом иногда подходили так близко к Уг-Ломи, что удары их копыт звучали, как быстрые раскаты грома. Выходило до того красиво, что Уг-Ломи ужасно захотелось побегать с ними. По временам та или другая из лошадей принималась кататься по траве, подбрасывая вверх все свои четыре копыта, казавшиеся очень страшными. Но это катанье было для Уг-Ломи несравненно менее привлекательным…
