В разгаре своей бешеной скачки он пронесся по лесу между стволами деревьев, попал в папоротники и снова на открытое пространство. Затем из-под быстрых лошадиных копыт брызгами полетели во все стороны целые потоки крупных и мелких голышей. Уг-Ломи почувствовал страшную усталость и головокружение, но он был не из тех, которые бросают начатое только потому, что чувствуют себя неудобно.
Не решаясь разжать свои руки, он все же старался устроиться половчее. Вместо шеи он ухватился за гриву, спустил по бокам ноги и, пододвинувшись назад, привел себя в сидячее положение на середине лошадиной спины. Это было рискованное дело, но он его выполнил и, в конце концов, прекрасно сидел верхом, правда немного нетвердо и задыхаясь, но все же избавленный от этих неприятных толчков по животу.
Разбежавшиеся мысли Уг-Ломи понемногу пришли в порядок. Ему все еще было страшно от этой бешеной скачки, но прежнее чувство ужаса стало сменяться каким-то восторженным настроением. Мимо него, ласкающий и мягкий, несся весенний воздух, ритм ударов копыт менялся, переходил из галопа в быструю рысь и обратно в галоп. Они уже скакали по цветущему лугу и по широкой прогалине, окаймленной с обеих сторон буковыми лесами и усеянной чудесными розовыми цветами, с мелькавшими тут и там серебристыми лужицами. Вдали синела долина — далеко, далеко. С каждой минутой его восторг увеличивался. Человек впервые ощутил прелесть верховой езды.
Потом они очутились на обширном пространстве с пестревшими по нему оленями, разбегавшимися во все стороны на их пути, и только пара шакалов, приняв Уг-Ломи за льва, поспешно кинулась вслед за ними. Даже увидев, что это был не лев, они все еще продолжали бежать из присущего им любопытства. Лошадь неслась все дальше и дальше, видя в этом бегстве единственное спасение, а следом за ней, навострив уши, бежали шакалы и обменивались на пути быстрыми замечаниями.
— Кто кого убивает? — спросил первый шакал.
— Он убивает лошадь, — ответил второй.
Они завыли, показывая, что не отстают, и лошадь ответила им тем же коротким ржанием, каким она в наши дни отвечает на шпоры.
Они неслись дальше, как маленький ураган среди тихого дня, заставляя взлетать испуганных птиц, поднимая мириады возмущенных навозных мух, обращая в бегство десятки застигнутых врасплох и старающихся укрыться зверьков, вдавливая в породившую их почву мирно растущие душистые цветы. Снова замелькали деревья, разлетелась брызгами вода, затем из-под самых копыт Главы Табуна выскочил заяц, и шакалы покинули их. Они снова очутились на открытой холмистой местности, на тех самых луговых пространствах, которые в наши дни лежат к северу от Эпсом-Стента.
Первый бешеный карьер Главы Табуна уже давно кончился. Он перешел теперь в размеренную рысь, и Уг-Ломи, хотя и совершенно разбитый и неуверенный в благополучном окончании своего небывалого предприятия, был, несмотря на это, в чрезвычайном восторге. Но вдруг произошло новое осложнение. Внезапно прекратив скачку, Вожак Табуна описал круг и остановился, как вкопанный…
Уг-Ломи насторожился. Он пожалел, что у него не было кремня. Его метательный голыш, который он носил на ремне, обвивавшем его грудь, пропал подобно топору неизвестно куда. Конь повернул к нему голову, и Уг-Ломи увидел один его глаз и зубы.
Он быстро отбросил свою ногу, чтобы не дать ее укусить, и ударил кулаком по скуле лошади. Как бы в ответ на это голова вдруг опустилась вниз, будто совсем исчезла, а круп горою взлетел на воздух. Первобытный инстинкт снова подсказал Уг-Ломи, что делать.
Он крепче сжал ноги и схватился за гриву, ему казалось, что его голова уже падает на землю. Но жесткая лошадиная грива, в которой запутались его пальцы, удержала его от падения. Спина, на которой он висел, вдруг выровнялась, и не успел пораженный Уг-Ломи воскликнуть свое обычное «хоп», как он уже очутился как бы на противоположном склоне горы. Но Уг-Ломи на целые тысячи поколений был ближе нас к первобытному животному: ни одна обезьяна не могла бы удержаться лучше. И таким же бесчисленным родом поколений лошадь была отучена львами от падения на спину или катания по земле во время опасности. Но зато она мастерски умела брыкаться и чрезвычайно ловко выделывала всевозможные курбеты. Эти пять минут показались Уг-Ломи вечностью. Он был уверен, что если свалится, то лошадь его убьет.
Убедившись в бесполезности прыжков, Вожак Табуна возвратился снова к прежней тактике и снова внезапно помчался галопом. Он понесся вниз по откосу, перепрыгивая одним скачком через овраги, все прямо и прямо вперед и скоро простор долины скрылся за чащею дубового леса и зарослями терновника. Они пронеслись по берегу неожиданно появившейся под их ногами ложбины, напоенной весенней водой и окаймленной роскошной растительностью и серебристым кустарником. Почва стала мягче и трава выше, направо и налево всюду были разбросаны кусты боярышника, еще покрытые запоздалыми цветами. Кустарник стал до того густым, что ветви его хлестали и всадника, и коня, и капли крови покрыли тело обоих. Они снова вырвались на открытое место.
И вот здесь произошло нечто удивительное. В кустарнике послышался внезапный рев беспричинного гнева, крик как будто чем-то глубоко оскорбленного существа. За ними, с треском ломая сучья, погналась огромная серовато-синяя масса. Это был Яааа, большерогий носорог, который в одном из своих припадков беспричинной ярости, по свойственной ему привычке, сразу бросился в атаку. Его потревожили во время еды, и этого было достаточно, чтобы любой, кто бы он ни оказался, был за это растерзан и затоптан ногами. Он напал на них слева, прямо смотря своими маленькими и злыми глазами, опустив рог и высоко, как знамя, подняв свой коренастый хвост. На минуту у Уг-Ломи промелькнула мысль соскользнуть с лошади, но, прежде чем он успел на что-нибудь решиться, копыта коня застучали быстрее, и носорог со своими маленькими семенящими ногами стал оставаться все дальше и дальше позади их. В две минуту пролетели они кусты боярышника и снова очутились на открытом месте, быстрым аллюром несясь вперед. Сначала Уг-Ломи еще слышал позади себя тяжеловесный бег носорога, но скоро все исчезло, как будто Яааа никогда и не терял своего душевного равновесия, как будто Яааа никогда и не существовал на свете!
Лошадь продолжала нестись все дальше и дальше.
Уг-Ломи был весь олицетворением восторга. А в тс дни торжество было равносильно издевательству.
— Уа-ха! Большой Нос, — смеясь говорил себе Уг-Ломи, стараясь отогнуться назад, чтобы взглянуть на обратившегося в маленькое пятнышко носорога. — Зачем носишь ты свой метательный камень на носу, а не в руке! — Он закончил неистовым криком восторга.
