Такой мальчишка не сжимался Под градом шлепков в ожидании, когда куплет кончится и можно будет вместе со всеми кинуться на опоздавшего. Наоборот, он разом вскидывался навстречу «дракачам», старался прорваться напрямую к заводиле и «врезать» ему как следует, пока не получил свою долю тумаков. А если не удалось в этот раз — подойти и «врезать» на следующей переменке, пусть даже ценой драки и даже поражения в драке.
Раз «врежет», другой, третий. Конечно, достанется и самому. Но уже на третий-четвертый раз веселая компания обходит его стороной. Слишком накладно связываться!
Юные берсеркеры двадцатого века. Они отстаивали свое Человеческое Достоинство на своем маленьком «поле боя» — на школьном дворе против толпы, спаянной низменным стадным инстинктом. Наверное, многие из них продолжали делать то же самое, когда сталкивались с несправедливостью, хамством, бесчестностью, человеческой бедой и, наконец, оказавшись перед фашистским танком. Отвага, зародившаяся в школьные, а может быть, даже и в дошкольные годы, продолжала жить с человеком и умирала только вместе с человеком.
Как видим, для проявления отваги вовсе не обязательна чрезвычайная обстановка. Не обязательна даже просто драка или проявление хамства со стороны какого-то более сильного в данный момент лица. Обязательно лишь чувство Долга, Чести, Достоинства. А в чем оно конкретно проявляется — это уже детали. Может быть, в уважении к труду других людей. Вообще, в уважении к Человеку. Может быть, в добросовестном отношении к собственному труду. Может быть, в добропорядочности поведения, даже когда сталкиваешься с недобропорядочностью. И в нетерпимости к недобропорядочности. Может быть, в сочувствии к попавшему в затруднительное положение и в сострадании к попавшему в беду. И в конкретной помощи попавшему в затруднительное положение, в несчастье, в беду.
А может быть — и это будет логическим развитием все того же чувства — в смелом решении, связанном с риском для собственной жизни.
Короче говоря — в отваге.
Анатолий Безуглов
МЕДЛИТЬ БЫЛО НЕЛЬЗЯ…
Повесть
Окно моего кабинета выходило на центральную площадь станицы. Из него видны почта, столовая, магазин сельпо, клуб, тир и асфальтированная дорога, пересекающая станицу Бахмачеевскую, которая стала местом моей первой службы.
Бросая взгляд на улицу, я почти всегда видел Сычова — моего предшественника, ушедшего с поста участкового инспектора милиции совсем не по своему желанию и теперь обслуживающего днем тир, а вечером кинопередвижку клуба.
Я не испытывал к Сычову никаких плохих чувств, хотя и знал, что его разжаловали и уволили. За что — мне в районном отделе внутренних дел толком не объяснили. Говорили, что он большой любитель свадеб и поминок, которые привлекали его из-за этого самого проклятого зеленого змия. Как относится ко мне он, я понял довольно скоро. Но об этом я еще расскажу.
Дверь Ксении Филипповны Ракитиной — напротив моего кабинета. И как ни выглянешь — всегда настежь. Добрая пожилая женщина — председатель исполкома сельского Совета. Взгляд у нее нежный, ласковый. И даже с какой-то жалостинкой. Так смотрел на меня только один человек — бабушка, мать отца.
Когда я ехал в Бахмачеевскую, в колхоз имени Первой Конной армии, в РОВДе сказали, что исполком сельсовета выделит мне комнату для жилья. Ракитина решила этот вопрос очень быстро. Она предложила поселиться у нее, в просторной, некогда многолюдной хате, в комнате с отдельным входом.
Ксения Филипповна зашла в мой кабинет и спросила:
— Как идут дела, Дмитрий Александрович?
— Я тут составил план кое-каких мероприятий по борьбе с пьянством. Хочу ваше мнение узнать. Надо порядок наводить…
— Что же, — говорит Ксения Филипповна, — давай план, посмотрим. Действительно, порядок бы навести неплохо. — Она чуть-чуть улыбается. А я краснею и отвожу взгляд в сторону окна.
Сычов вышел из магазина. Карман его брюк оттопырен. Я машинально взглянул на часы. Пять минут третьего. Он нырнул в темную пещеру тира и растворился в ней.
Мои мысли снова переключились на магазин, потому что из него вышел длинный парень в майке и синих хлопчатобумажных штанах до щиколоток. Бутылку он нес, как гранату, за горлышко.
Парень, пригнувшись, заглянул в тир и также провалился в темноту…
— Я у вас почти месяц и поражаюсь: не продавщица, а клад… Спиртные напитки продает, как положено, ровно с двух…
Ракитина кивнула:
— Дюже дисциплинированная Клавка Лохова. До нее мы просто измучились. Чуть ли не каждый месяц продавцы менялись. То недостача, то излишки, то левый товар. Хорошо, напомнил, надо позвонить в райпотребсоюз, чтобы отметили ее работу. Она у нас всего полгода, а одни только благодарности от баб. Вот только мужик у нее работать не хочет. Здоровый бугай, а дома сидит. Вы бы, Дмитрий Александрович, поговорили с ним. В колхозе руки ой как нужны.
— Обязательно, — ответил я. — Сегодня же.
Честно говоря, те дни, что я служу, просто угнетали отсутствием всяких нарушений и крупных дел. Не смотреть же все время в окно?
И вот опять мелочь — тунеядец. Странно, почему Сычов не призвал к порядку этого самого Лохова?
Ксения Филипповна уходит.
Мне жаль эту женщину, потому что в Бахмачеевской она живет одна. Четверо ее детей с внуками разъехались. Она заготовляет нехитрые крестьянские гостинцы и отсылает им с любой подвернувшейся оказией. Но, с другой стороны, ее отношение ко мне, двадцатидвухлетнему офицеру милиции, как к маленькому, начинает беспокоить меня. Не подорвет ли это мой авторитет?
Звонит телефон.
— Участковый инспектор милиции слушает, — отчеканиваю я.
— Забыла сказать, Дмитрий Александрович… (Я не сразу догадываюсь, что это Ксения Филипповна. Ее голос слышно не в трубке, а через дверь.) Когда вы вчера уезжали в район, к вам тут Ледешко приезжала с жалобой.
— Какая Ледешко?
— Из хутора Крученого. Я пыталась поговорить с ней, да она и слышать не хочет. Вас требует. Говорит, грамотный, разберется. — Ракитина засмеялась. — И приказать может.
— Я был на оперативном совещании в райотделе. А заявление она оставила?
— Нет. Сказала, сама еще придет.
— А какого характера жалоба?
— Насчет быка…
В трубке смешок и замешательство. Потом:
— Вы сами разберетесь. Баба настырная. С ней посерьезней.
— Спасибо.
Через пять минут Ксения Филипповна заглянула ко мне.
— Будут спрашивать, я пошла до почты. Сашка, внучек, школу закончил. Надо поздравить.
