— Спасибо.
Через пять минут Ксения Филипповна заглянула ко мне.
— Будут спрашивать, я пошла до почты. Сашка, внучек, школу закончил. Надо поздравить.
— Конечно, Ксения Филипповна. Скажу.
Я видел, как она спустилась с крыльца и пошла на больных ногах через дорогу. И понял, почему насчет Ледешко она звонила: ей было трудно лишний раз выбираться из своего кабинета.
Трудно. Но не для внука.
…Вернулась она скоро. Я, заперев свою комнату, вышел на улицу. Закатил в тень старой груши свой новенький «Урал», еще с заводскими пупырышками на шинах и медленно направился к магазину.
Сычов с приятелем сидели на корточках по обе стороны входа в тир. Сычов напряженно ждал, поздороваюсь я с ним или нет. Я поздоровался. Он медленно поднялся с корточек и протянул руку.
— Осваиваешься, лейтенант?
— Знакомлюсь, — ответил я.
— Ну и как, власть? — расплылся в улыбке парень в майке и сунул мне руку лопаточкой.
— Нормально. — Пришлось поздороваться и с ним.
Им хотелось поговорить. Но я проследовал дальше.
В магазине тускло светила лампочка и стоял аромат хозяйственного мыла, керосина, дешевого одеколона и железа. Здесь торговали всем сразу. — и хлебом, и галантереей, и книгами, и гвоздями, и даже мебелью.
Продавщица Клава Лохова, сухопарая, лет тридцати пяти, с большим ртом и глубокими, как у мужчины, складками возле уголков губ, болтала с двумя девушками. Увидев меня, она приветливо улыбнулась.
Девушки притихли. Стрельнули любопытными взглядами.
Одну из них я знал. Вернее, сразу заприметил из моего окна. Она работала в клубе. В библиотеке. Стройненькая. Ладненькая. Беленькая. Теперь я впервые видел ее так близко. Бог ты мой, и бывают же такие синие глаза! Васильки во ржи…
Клава продолжала говорить. И беленькую называла Ларисой.
Я рассматривал допотопный трехстворчатый шифоньер, большой и пыльный, загородивший окна магазина.
— Берите, товарищ лейтенант. Недорого возьму.
— Пока не требуется, — спокойно ответил я.
— Кур можно держать, — не унималась Клава. — На худой конец — мотоцикл…
Девушки прыснули. Я не знал, что ответить. Похлопал по дверце шкафа и сказал:
— Сколько дерева извели…
— Всю зиму можно топить! — вздохнула Лохова. — Завозят к нам то, что в городе не берут. Разве колхозники хуже городских? Им даже лучшее полагается за хлебушек…
Девушки вышли, и мы остались с продавщицей одни.
— Правильно вы говорите, — подтвердил я.
— А то! — обрадовалась Клава. — Вон, люди недовольные, думают, что я товары сама выбираю…
— Неправда, люди вами довольны, — улыбнулся я. — Всем довольны. Но есть одна загвоздочка…
— Что еще? — насторожилась Клава.
— Вы, я вижу, женщина работящая. А вот муж ваш…
Лицо у Клавы стало суровое. Видимо, не только я говорю ей об этом.
— А что муж? — вспыхнула она. — Что вам мой Тихон сделал плохого?
— Ничего плохого, — сказал я как можно миролюбивее. — Только ведь у нас все работают. В колхозе рук не хватает.
— У вас есть жена?
— Нет, не обзавелся еще.
— Тогда другое дело, — усмехнулась она, как бы говоря, что я ее не пойму. — Может быть, он больше меня вкалывает.
— Это где же?
— Дома; вот где! И обед приготовит, и детей накормит, а у нас их трое. Приду с работы, руки отваливаются, а он на стол соберет, поухаживает.
— Несерьезно вы говорите, товарищ Лохова. Это не дело для мужчины.
— У нас по закону равноправие, — парировала Клава. — Чи мужик деньги в дом несет, чи баба, не важно стало быть.
— Нет, важно.
— Так что, товарищ участковый, прикажете тогда мне работу бросать? Я несогласная. Работа моя мне нравится, сами говорили, люди не жалуются. А какую пользу в колхозе мой Тихон принесет, еще по воде вилами писано. Уж лучше пускай дома сидит. Моей зарплаты нам хватает. И мужик он вдобавок такой, каждой бабе пожелаю.
Я не знал, что ей возразить. Хорошо, в это время зашла за покупками какая-то бабка.
— И нечего записывать его в тунеядцы, — закончила Клава. — Нассонову я тоже об этом сказала. И всем скажу…
Я поспешил на улицу.
— Зеленый… — проскрипела мне вслед старуха. Я это услышал и выругался про себя. А та добавила: — Но симпатичный.
Тоже ни к чему, раз речь идет об официальном лице.
Я пошел к сельисполкому, размышляя о словах Лоховой. Действительно, придраться к ней было трудно. Рассуждала она логично. Как поступать в таких случаях? Не знаю. Но поговорить с Тихоном надо. Только с умом.
Из кабинета я посмотрел в окно. Лариса стояла около клуба и с откровенным любопытством смотрела в мою сторону, козырьком приложив руку ко лбу.
В это время зашла решительного вида старуха и без приглашения прочно устроилась на стуле.
— Здрасьте, товарищ начальник. Слава богу, вы теперича тут порядок наведете. Нет на них управы! — погрозила она куда-то пухлым кулачком. Потом развернула чистенький, беленький платочек и положила на стол потертый на сгибах лист.
Документ удостоверял: колхоз заключил настоящий договор с Ледешко А. С. о том, что принадлежащий ей бугай симментальской породы, по кличке Выстрел, находится в колхозном стаде для производства племенного молодняка, за что Ледешко А. С. положена плата…
— Товарищ Ледешко, изложите суть дела.
— Наизлагалась во! — провела она ребром ладони по своему горлу. — Крайнихина Бабочка корова разве? Тьфу, а не корова! Ни молока, ни мяса…
— Кто такая Крайниха и какие претензии вы к ней имеете?
— Суседка моя, Крайнова. Завидно небось, что мой Выстрел в стаде законно, а ее коровешка без всякого права. Покалечила она моего бугая.
— А Крайнова при чем? — не удержался я и повысил голос.
Ледешко насупилась.
— И вы, значит, заодно с ними… — Она стала заворачивать в платочек договор с колхозом. — Ладно. В район поеду, там разберутся.
Я вздохнул.
— Хорошо. Пишите заявление.
Ледешко уселась за бумагу с явным удовольствием.
— И еще этот Чава.
— Какой Чава?
— Пастух. Сергей Денисов, — поспешно поправилась Ледешко. — Цыган, между прочим…
— Цыгане, русские — все равно.
— И я так же думаю, товарищ начальник, — подхватила жалобщица. — Все и должны держаться наравне. А вот Чава этот изводит моего бугая. Сами, говорит, гоните его в стадо. А за что, спрашивается, ему колхоз денежки платит? Между прочим, их личная корова тоже в колхозном стаде.
Наконец, Ледешко ушла. На душе было грустно.
«Ну, Дмитрий Александрович, тебя можно поздравить с первым делом! Здесь тебе и разгадка рокового преступления, и погоня за хитрым, коварным и опасным рецидивистом…»
