Снаружи начало темнеть.
— А с экосадом все просто. Когда растение чувствовало, что в этих условиях ему конец и уже готовилось к переходу в лучший мир, я подсовывал ему вирус, способный перестроить некоторые из его органов специфическим образом, позволяющим ему выжить. Как правило, растения этими вирусами пользовались, — закончил он усталым тоном. — Давайте, что ли, телевизор посмотрим?
Я закусил губу, укладывая в голове услышанное и пытаясь на слух определить, не остановился ли диктофон. Подобные записи, как правило, восстановить невозможно
Квастму опять уселся в кресло чуть впереди. Он бессознательно стремился создать некоторую дистанцию до себя Телевизор светился немо.
— Если вас угнетает тишина, я включу музыку.
Профессор поднялся и прошел вперед. Потом вернулся, и, когда он садился в кресло, зазвучала музыка.
— Это Бах, — сказал Квастму новым, задумчивым тоном. — Вы знаете этого композитора?
— Да.
— Любопытный факт. Бах был уверен, что у него есть, определенная миссия и он должен ее осуществить.
— Какая же? — заинтригованно спросил я.
— Он считал, что пришел на землю, чтобы языком музыки рассказать людям о природе, в которой они живут, о ее сложных и тонких взаимосвязях, о всеобщем резонансе и гармонии. Именно поэтому его полифония до наших дней остается во многом загадкой. А натворил он немало: не давая себе отдыха, трудился до последних дней жизни и умер в шестьдесят пять лет.
— Да?
— При жизни прославился только искусством исполнения. Его же собственные произведения считались чересчур заумными и математичными… Время все поставило на свои места.
Первые строгие звуки утихли, и медленное вступление сорвалось быстрыми пассажами, немыслимыми переплетениями мелодических линии.
«Квастму прав, — подумал я, отвлекаясь. — Бах вполне созвучен современному мышлению».
— И все же, — начал я новую атаку, — говоря о гениальности, вы подразумевали нечто другое, чем простая адаптация растений, пусть даже такая удивительная?
— Конечно, — медленно ответил профессор, — гениальность в том, что мне предстоит преобразить наш мир. И я уже начал хвою великую гармоническую миссию!
В его словах послышался необыкновенно торжественный тон, и я тут же вспомнил о мании величия. В этом странном профессоре все — и, наверное, психическое расстройство, и высокий талант, и внутренняя сила — сплеталось в удивительный узел, и я с любопытством разглядывал его лицо, повернутое ко мне и освещенное скудным светом экрана.
— Мой экосад — лишь робкое начало, — продолжал Квастму, воодушевляясь, — сама идея была гораздо глубже. Глобальнее, я бы сказал. Недаром я назвал свой заповедник «Спасатель». Поначалу, очень давно, я, как и вы, молодой человек, думал о том, что все живое на планете может сохраниться только тогда, когда оно научится приспосабливаться к человеку. Но потом я понял, насколько ошибся в последнем. Человек — это пока средоточие зла. По крайней мере такой, каков он есть на сегодняшний день. Он ничего не в состоянии сделать, и — может лишь разрушать, приспосабливая, подминая под себя все.
— Постойте, — не выдержал я, — но ведь человек — величайший создатель…
— Величайший создатель — природа, — резко сказал Квастму, — а не человек. Что он создал? Для своих муравейников он крушит все подряд — жжет леса, уголь, нефть Величайшее его изобретение — использование ядерной энергии. А что он делает для этого? Расщепляет! Даже здесь разрушение! Да а, прошли те времена, когда человек в состоянии был жить в согласии с природой, когда ему хватало солнечного тепла, энергии ветра. Нет! Теперь ему дан сжечь, взорвать, раскурочить весь мир на потребу сиюминутной выгоде. А дальше — гори все синим пламенем! — Квастму распалился и, полуобернувшись ко мне, жестикулировал одной рукой.
Он говорил, наверное, свое самое сокровенное и теперь явился передо мной таким, каким был на самом деле — открытым и яростным.
— Ну а если агрессивность возьмет верх в его нетвердом сознании, — неожиданно, зашипел профессор. — тогда он сделает из планеты чудесный факел. А почему должны гибнуть остальные? Хотя бы те же насекомые, одних только видов которых больше, чем видимых звезд па небе? — Квастму откинулся в кресле и умолк.
Я тоже не произносил ни звука.
Передача закончилась, и на экране замелькали мультипликации. Окончательная темнота сгустилась в комнате и плавала под потолком. Музыка, словно утихомирившись и упростившись, ленивым легким ветерком струилась в воздухе, лаская слух.
У меня по коже бегали мурашки. Даже со скидкой на манию величия Квастму удалось ввести меня в такое состояние, что масштабные вопросы я начал воспринимать без обычной иронии.
Музыка стихла.
Снаружи послышалось негромкое тявканье.
Профессор поднялся и подошел к окну.
— Это ты, Жорж?
Снаружи опять поскулили.
— Иди, иди. Пусть Рюгер даст вам еды. Я занят.
Опять раздалось визгливое тявканье, более низкого тона.
— Нет, — повысил голос Квастму, — не нужно. Идите.
Профессор отошел от окна, приблизился темным пятном ко мне и навис сверху.
Я инстинктивно напрягся. Меня начинала бить нервная дрожь.
— Послушайте, журналист! — сказал он. — Мне удалось научиться управлять мутациями вирусов. Я пошел дальше природы: кроме обыкновенных вирусов, то есть таких, которые организм использует для своих целей, я создал вирусы особые. Они работают независимо от того, желает организм ими воспользоваться или нет. — И он криво улыбнулся. Улыбку я понял только по блеснувшим в полумраке зубам. — Всего два месяца, — жарко прошептал он мне в лицо, — и человек превращается в собаку. Или обезьяну. Понимаете? Я заражаю людей, любого, своим вирусом, и через два месяца — отличный, сверхумный пес!
Я отшатнулся от него, широко открыв глаза.
— Одна только беда: эти вирусы сами не размножаются. К сожалению, я пока еще не в состоянии вызвать цепную инфекцию, но это уже дело техники.
В диктофоне кончилась кассета, и он тихонько пропищал, информируя меня об этом.
— У вас лента кончилась, журналист. — Квастму отошел от моего кресла.
Я вздохнул свободнее и потянул воротник рубашки, ослабляя его. Потом неторопливо достал диктофон и сменил кассету.
— Пройдет совсем немного времени, и они заговорят по-иному! Они все поймут, что власть матери-природы безгранична!
Я по-прежнему молчал, прикидывая, насколько можно доверять словам Квастму. Если то, что он сказал, — правда, то это просто кошмарно. Неужели этот тип всерьез думает о том, чтобы биологически подорвать цивилизацию? Я представил себе, что произойдет, когда в результате необычной эпидемии все начнут обрастать шерстью. И у всех начнут расти хвосты. Ужас!
