Некромант шел назад еще торопливее, стараясь не потерять из виду колеблющийся в густом сером тумане слабый огонек. Теперь он осознал, что предупреждение наставника об огне не было пустым, и в глубине души радовался, что не забыл. Свет вел его, подобно маяку, и мальчишка едва успевал перебирать ногами, но все еще находился в оцепенении, которым обернулось долгое пребывание в этом месте. Словно замороженная кукла, он двигался туда, куда его тащили, не пытаясь вырваться, а может, чувствовал отголоски тепла от держащей его руки — некромант все же был живым. Когда Ее взгляд вонзился в спину, лампа как будто дрогнула, пламя заплясало, грозясь вот-вот погаснуть.
— Он не Твой, — произнес Дьюар, с самого начала ожидавший и втайне боявшийся этой встречи.
Если бы у Нее был рот, Она бы ответила. Или, может, посмеялась. Но Ее настроение, если это хоть в какой-то мере было позволительно называть настроением, выражалось лишь порывами холода и давящей тяжестью. В некоторых детских сказках говорилось, что и Она в незапамятные времена жила на земле, но в момент встречи с Ней это показалось самой большой нелепицей, какую только можно представить. Многие утверждали, что Она является богиней, но даже Боги имеют душу. Она же была тем самым Ничто, из которого соткан весь мир по ту сторону Грани. Она была чистой силой, разрушительной, беспощадной и жадной, которая очень не любила, когда у Нее забирают что-то, даже Ей не принадлежащее.
— Он жив! Ты получишь его позже, когда-нибудь, но сейчас он еще дышит!
Должен дышать…
Тело мальчика, что лежало в кровати, изогнулось, затряслось крупной дрожью. Пес в ответ тихонько заскулил, мордой тыкаясь в мягкую щеку своего хозяина, беспокойно завозился. Будто чувствовал, как что-то происходит, но ничего не мог поделать, никак не мог защитить или помочь, лишь безропотно ждать, пока через несколько мучительно-долгих минут тело мальчика перестало биться в судорогах, и он резко очнулся, словно кто-то выкинул его обратно в мир живых. Порывистый вздох перешел в короткий кашель, слабые пальцы машинально зарылись в косматую шерсть на сунутой под ладонь собачьей голове, а на светлом лбу тут же выступила испарина, в уголках еще прикрытых глаз скопились слезы. После Грани мир живых — место болезненное и тяжелое, все равно, что обмороженную конечность сунуть в кипяток. Присутствия в комнате постороннего он не замечал, разве что теплое, большое и лохматое, что лежало рядом, понемногу согревало, убирало боль и помогало — живое, любящее существо, которое, даже не будучи человеком, все же являлось лучшим лекарством для потерянной души.
Дьюар распахнул глаза почти одновременно с мальчишкой; совершенно побелевшие зрачки в первый момент по привычке видели все в серых тонах, но ему было даже не обязательно смотреть, чтобы понять — получилось, раз уж Она отпустила. Как-то наставник заметил, что Она любит его непутевого ученика, иначе не позволяла бы так бесцеремонно творить, что вздумается, но порой Дьюар начинал в этом сомневаться, как и во многом из того, что старик говорил.
Силы словно выпили подчистую, оставив промерзшую оболочку, так что даже руки дрожали неимоверно. Он поднялся. Тело чувствовалось как что-то чужое, не принадлежащее ему, — после невесомости загранного мира оно казалось неимоверной тяжестью, которую хотелось сбросить.
Дьюар поднялся. Мысли, такие же тяжелые, как и тело, ворочались вяло, из них совершенно исчезла всякая осознанность. В груди было пусто и холодно. Казалось, какая-то часть его так и не вернулась из Загранья, а освободившееся место занял серый туман, поглотив и чувства, и стремления. Как-то разом все перестало иметь значение, Дьюар уже не знал толком, зачем сюда явился. Носком сапога он небрежно затер угольные штрихи — не разобрать, что за символы были на месте образовавшихся темных пятен. Подобрал с полу корешки, ставшие сухими и сморщенными, словно несколько дней пролежавшие на солнце. Окоченевшие пальцы едва слушались, корешки норовили выскользнуть из них, точно как и ступени лестницы — увернуться из-под ног. Зал таверны Дьюар пересек, ни на кого не глядя. Он слышал окрик в спину, но не стал оборачиваться, хотелось поскорее покинуть серые стены и оказаться на улице, но, когда порог был пересечен, лучше так и не стало.
Воздух обжигал легкие болезненным холодом, в котором не осталось запахов. Солнце, кажется, село, но если на бледном небе и должна была оставаться тонкая полоска заката, то Дьюар не видел ее — для некроманта все сравнялось в один цвет смерти. Серость.
Улица, пошатываясь, вела его в сторону торгового квартала, туда, где можно было бы отдохнуть и, наконец, согреться у очага. По крайней мере, попытаться согреться. В какой-то момент улица подвела — перестала походить на ту, которой он пришел. Совершенно незнакомое здание с двумя львиными головами на барельефах выросло за поворотом, напротив него сыплющий брызгами фонтан журчал расхожую мелодию. Дьюар огляделся. Его почему-то не волновало, что он заплутал в чужом городе, как не волновали и только что проведенный ритуал, и судьба пробужденного мальчишки, и даже улыбка Мареллы, ради которой он так старался весь день. Словно и не было ничего.
Серость затапливала даже мостовую, камень за камнем. Шаги увязали в ней, как в растопленном масле, не находя опоры, и все менее понятным становилось, куда ведет путъ.
Все больше сужался переулок, и свет фонаря с одной его стороны вскоре начал достигать противоположной. Дьюар понял, что не один, когда только ступил сюда — дыхание живого человека ни с чем было не спутать. Но он прошел бы мимо, даже не взглянув, если бы к нему не обратились вслух.
— Постой, юноша! — веселый женский голос не позволил игнорировать свою обладательницу. — Куда спешить в такой поздний час?
Дьюар задумался над смыслом вопроса, совершенно упустив выражение, с которым тот был произнесен. Возникшую паузу восприняли как знак согласия, и в локоть моментально вцепились ловкие пальцы.
— Такой симпатичный и совсем один, — промурлыкала незнакомка, бесцеремонно поглаживая щеку. — А пойдем со мной?
Прикосновение к голой коже отозвалось внезапной вспышкой, будто опалило. Глубоко въевшийся загранный холод боялся живого тепла, бежал от него, напоследок оставляя короткие укусы. Хотелось последовать ему, но замедленность реакции не позволила. Однако незнакомку не волновало замешательство юноши, она поняла это совершенно по-своему и только тихонько хихикнула.
— Не будь настолько робким, неужели я стану у тебя первой? Тогда тем более идем, хозяйка сделает хорошую скидку!
Его настойчиво подтолкнули к широким дверям, увитым резными цветами. Еще на пороге вошедших окутало марево ароматных масел и курительных смесей, щедро наполнявших воздух, а после к ним присоединились и звуки. Громкая переливчатая мелодия лютни вторила двум девичьим голосам, старательно выводящим задорную песенку.
С дальних степей Харда́трис
Шел по дороге в город
Орк холостой, поддатый,
Был он горяч и молод.
Зналось девиц прекрасных
В племени орков много:
Рослых, тупых, мордастых,
Толстых и кривоногих.
Но наш герой не промах —
Эльфов изящных смладу
Он, красотой влекомый,
Двинул в бордель к закату.
— Идем, мой хороший, — не давая опомниться, Дьюара уже тащили к лестнице мимо развеселившейся стайки девушек. — Ты чего еле ноги переставляешь, вина перебрал?
Дев ему предлагали
Гибких, светловолосых,
Тонких эльфийских талий,
Остроухих, курносых.
Но наш герой из этих
Тощих, болезных цапель
Только одну приметив,
Тут же ее облапал.
И, заказав побольше
Крепкого, злого эля,
С ней кувыркался с ночи
И до утра в постели.
Даже сквозь туман в мыслях стало весьма очевидно, куда он попал: недвусмысленные картинки смотрели со стен, канделябры имели вполне узнаваемую форму, и сбоку продолжало настойчиво прижиматься горячее тело. Дьюар скосил взгляд, стараясь не слишком отвлекаться от уворачивающихся из-под ног ступеней — девушка оказалась вполне себе миловидной, но проклятая серость стерла и это впечатление, оставив лишь краткую отметку о том, что видят глаза. Не споткнуться показалось куда важнее.
