Эсэсовцы разом подняли головы. В руках Ладушкина блеснул автомат…
Лебволь не слышал очереди, он вообще перестал слышать что-либо, и только отчетливо увидел, как упал на дорогу, не успев выхватить из кобуры пистолет, оберштурмфюрер, как мешком повалился один эсэсовец и неудобно подогнул при падении ногу второй. Зато ясно видел, как медленно поворачивалась к нему Эрна с глазами, полными удивления и ужаса.
Ладушкин плечом сбил Лебволя с ног и прижал к земле. И тотчас страшную тишину в ушах Лебволя разорвал мощный грохот. И не было уже отчаяния и боли, не было пронизывающего чувства собственной вины, было лишь удивление, почти спокойная невозможность понять, куда исчезли только что жившие люди, почему их больше нет и правда ли, что их нет и никогда уже не будет.
Лебволь не шевелился. Как во сне, он видел, что вторая машина стремительно развернулась и понеслась по дороге, как что-то кричит взволнованный старый Форрейтол, как успокаивает его Ладушкин.
Второй взрыв прозвучал глухо, словно через силу исполнял свой долг, не желая новой смерти.
— Алеша… Алеша… — шептал Федор Иванович, а Лебволю казалось, что и это имя произнесли громко, гораздо громче, чем прозвучал второй взрыв.
Сняв руку Ладушкина со своего плеча, Лебволь поднялся и пошел к воронке. Ничего нет. Ни машины, ни оберштурмфюрера, ни эсэсовцев, ни Эрны… Нет ничего… Только дымящаяся раненая земля. Страшной тишины тоже нет. Теперь он хорошо слышал взволнованный голос Федора Ивановича:
— Понимаешь, взорваться могло и раньше. Дело в секундах. Понимаешь… Если бы они разбежались… если бы разбежались, тогда это была бы наша смерть, Алеша…
Лебволь изумленно посмотрел на Ладушкина. Только теперь до его сознания дошло, что имя Алеша — это его имя. Он Алексей, а не Лебволь, он Алексей Сафронов, солдат на жестокой войне.
В полночь земля Шварцвальда, казалось, треснула, издав тяжелый, всколыхнувший воздух громоподобный вздох. Минуты через три со страшным грохотом она раскололась совсем. И тут же раздирающе завыли сирены, темноту прорезали колючие лучи прожекторов, освещая место катастрофы — Институт по изучению продления жизни человека.
Одеваясь на ходу, Грюндлер одним из первых подбежал к главным воротам.
— Произошло два взрыва, оберштурмбанфюрер! — трясясь от страха, доложил ему дежурный офицер. — Один — в лаборатории, а второй — на заводе…
«Сделали все же свое дело помощники Баремдикера!» — в бешенстве подумал Грюндлер.
Внутренняя охрана бактериологического центра частично успела выбежать за ворота. Он приказал немедленно изолировать ее до особого распоряжения, а всех остальных с территории, огороженной забором, не выпускать, ибо они уже являлись переносчиками заразных болезней. К железным воротам подбежали двое дежурных лаборантов и эсэсовец-охранник.
— Назад! — закричал им дежурный офицер, но те очумело рвались наружу. Офицер поглядел на своего начальника: что делать? Оберштурмбанфюрер резко махнул рукой:
— Уничтожить!..
Автоматные очереди скосили лаборантов и эсэсовца у самых ворот, когда тем оставался один шаг до свободы.
К этому времени по тревоге собралась уже вся бригада, и Грюндлер заставил эсэсовцев взять в кольцо весь район бактериологического центра, приказав прожекторами освещать территорию: никто не должен выскочить наружу — ни человек, ни животное. Всех расстреливать на месте, только этим можно уберечься от заражения и спасти других. Сейчас за забором разгорается пламя, по огороженной территории носились люди и животные, чудом уцелевшие от взрыва, на земле и в воздухе витали вырвавшиеся на свободу мириады чудовищных бактерий. Достаточно одной крысы или кролика, чтобы заразить окружающую местность. Эсэсовцев не требовалось предупреждать. Они отчетливо понимали, чем грозят каждому из них бактерии доктора Штайница, и зорко следили за стеной. Хорошо еще, что ночь оказалась безветренной, влажной, иначе ветер с пылью разметал бы бактерии по Шварцвальду.
Прибежал растерянный унтершарфюрер Кампс.
— Славянские свиньи разбежались из лагеря, герр оберштурмбанфюрер! — переводя дух, доложил он
— Почему не задержали? Где была охрана?!
— Охрану перебили, оружие взяли…
— Поймать! Всех, всех поймать! — заорал разозлившийся Грюндлер.
— Яволь! — прохрипел Кампс и стремглав юркнул в темноту.
Грюндлер приказал начальнику штаба послать на помощь унтершарфюреру Кампсу взвод эсэсовцев и две роты из строительной бригады подполковника Рюделя. Оберштурмбанфюрер вспомнил наконец, что еще не докладывал о случившемся в главное управление имперской безопасности, а уже прошло более часа с момента взрывов. Он поспешил в штаб бригады, поднял телефонную трубку прямой связи. Подумал вначале сразу вызвать квартиру Кальтенбруннера, но не хотелось в такой критический момент принимать на себя весь гнев начальника РСХА. Великий Эрнст хотя и его родственник, но в важных государственных делах бывает слишком крут, не считаясь ни с какими связями или узами. Лучше всего доложить дежурному. А он уже сообщит своему грозному шефу и находящимся в Берлине доктору Штайницу и профессору Шмидту.
Очнулся Лаутербах от острой боли в ноге. Инстинктивно протянул руку и ощутил вначале мягкую шерсть, а затем и тонкий холодный хвост, змеей выскользнувший из пальцев. Мгновенно вскочил, испуганно отпрянул к разбитому окну, через которое падал в полуразрушенное помещение первый робкий утренний свет. Увидел под ногами крысу, потом еще одну, еще и еще… «Меня же укусила зараженная чумой крыса! По моему телу бегают чумные блохи!» От этой мысли волосы его поднялись дыбом, разум отказывался понимать происходящее. Усилием воли заставил себя сосредоточиться. Посмотрел на свой халат, забрызганный какой-то густой коричневой жидкостью. «Да это же питательная среда с посевом бактерий холеры?!» Вспомнил, как в полночь пошел проверять температуру в инкубаторской, возле которой оглушил его тупой удар и он потерял сознание. Ни на одного человека в мире не обрушивалось столько всевозможных заразных болезней, сколько сейчас на него, Лаутербаха!
И еще вспомнил прощание с Лебволем и его слова о Регине. Он воспользовался советом друга и, набравшись смелости, вечером предварительно позвонил Регине. Та рассмеялась в ответ, сказав, что кузен просто разыграл доверчивого Юргена. Тогда посрамленный Лаутербах обиделся на Лебволя, а теперь стал понимать его стремление любыми способами в полночь увести его из бактериологической лаборатории. Надо было не звонить фрейлейн Регине, а прямо прийти к ней, тогда он остался бы невредимым. Выходит, Лебволь взорвал это пристанище ада, конечно, с согласия и при поддержке профессора Шмидта! Они поступили правильно, спасая миллионы людей от уничтожения. Юрген гордился ими. И сам закончит начатое учителем и новым другом благородное дело, тем более что часы его жизни уже сочтены. Но и в последние минуты он обязан думать не о себе, а о тех, кого благодаря самопожертвованию гордости немецкой нации — профессора Шмидта, Лебволя и его, доктора Лаутербаха, минует оружие доктора Штайница. Пусть люди планеты знают, что если немцы создали это черное чудовищное оружие, то немцы же его и уничтожили.
