Поднялся, пробежал метров тридцать до горящего фонаря, и вдруг услышал:
— Глеб! — голос белоруса, точно его, — не спутаешь: сильный, басовитый.
Стоя под лампой, поднял голову; вокруг плафона кружилась жирная ночная бабочка
— Где ты?! — крикнул ей.
— Глеб!
Оглянулся, туда, откуда прибежал. Под тем самым фонарем, где был минуту назад — стоял Игорь. Улыбался. Внешне — очень даже живой, размер головы — подходящий, весь такой — сухой, и никаких крюков…
— Живой, — прошептал я.
— Как видишь! — крикнул он. Наверное прочитал по губам. — Прикольная бейсболка! Подаришь?!
— Живой! — крикнул я, что есть силы. Засмеялся, прямо как тогда, в лодке. — Живой! Ха-ха-ха…
Игорь заразился от меня, тоже хотнул:
— А где капитан?!
— Ушел в море… "ненаблядный" наш.
Почувствовал слабость, ноги подкосились, уселся прямо на асфальт. Какой груз свалился с плеч, — улыбался, но из глаз, опять слезы. А все таки я его вытащил. Вытащил!.. Живой!
— Иди сюда! Хоть пощупаю тебя!
— Глеб, давай лучше ты. Пока дохромаю…
— Что с тобой? — спросил его.
— Вражеские личности меня невзлюбили.
— Бывает. — Пытаясь подняться, уперся кулаками в грубую нождачку асфальта, и… Не смог, устал. — Меня тоже, — сказал ели слышно, — невзлюбили…
Игорь потрогал колено, поморщился, кряхтя присел на корточки, посмотрел на меня, махнул рукой, плюхнулся задницей на асфальт.
— Что с ногой? — спросил я.
— Отвинтилась. Экология у вас паршивая. Пестициды везде… Чего я приперся сюда? Знал же — вода с хлоркой, яблоки кислые…
Еще говорил что-то, но ветер отнес слова, я не расслышал.
— Груш в этом году — неурожай! — сказал я громко. Как там у Довлатова… — Опять же — язва гомосексуализма! — кричу.
— Это — да! — согласился Игорь. — Не знаешь, какие правительством разрабатываются анти-коррупционные программы?
— Есть, несколько серьезных, — говорю. — Еще, пара откатов, — и нужные печати у нас… Вот тогда заработает…
— Как решаете демографический вопрос?
— По старинке!
— Как отреагировала оппозиция на принятие решения о продлении президентского срока?
— Чего… решения… продления?.. Достойно отреагировала, — отвечаю, — достойно…
— Ты, за скольки палатную систему?
— А чоб, все нормально, по лЮдски! И чобы не злоупотребляли…
Игорь засмеялся: — И чоб цибуля подешевше?!
— И бульба.
— Молодец! И еще вопрос…
— Хоть сто.
— А чего ты от меня драпанул?
— Когда это? — Не понял я.
— Ну я — плетусь, ковыляю себе потихоньку, ты на дорогу вышел, я к тебе подхожу, а ты, как впилил… потом кувыркнулся, и дальше почесал. Странно…
— Да я, как-то не догадался, что ты сзади… Эхо здесь такое… — Засмеялся, и сквозь смех: — Понимаешь, я думал, что я проводник, в… ну… Долгая история… В общем я не проводник, даже скорее всего, на полу-проводничка не тяну.
Из-за поворота, позади Игоря, не спеша выкатился белесый москвич(пирожок), поехал в нашу сторону, ослепил дальним светом.
Белорус, как и я, расселся по среди дороги; места проехать хватает, но авто остановилось в нескольких метрах. Игорь махнул ему, чтобы проезжал:
— Давай-давай, катись!
Москвич сдал назад, вывернул колеса, медленно объехал белоруса; возле меня уже не останавливался, чуть сбавил скорость, потом, по газам и со всей дури — на клаксон, не отпускал долго, видать с испугу.
— Глупо, так сидеть! — говорю. — Давай, хоть, плакаты напишем. А-то, люд пужается, серчает!
— Чего напишем?
— Напишем: "Не хотим быть рабами!"
— Чревато, — сказал Игорь.
— Хорошо, — соглашаюсь. — "Не хоти быть рабами Америки!"
— Уже лучше, но…
— Хорошо! "Мы против инопланетного вторжения! Скажем — НЕТ, Гуманоидам!"
— Видишь, ты все таки намерен с кем-то поругаться. Лучше, написать: "Мы против плохих!" А для тех, кто все таки узрит в этом угрозу, добавим сноску… Нет, лучше так: "Мы против плохих, которых нет!" Вот, борьбе с этими, и жизнь не жалко посвятить!
— А потом, окажется, что они есть!..
— Об этом я не подумал. Вот видишь, мне твоя идея — с плакатами, сразу не понравилась!
— Рисково, — соглашаюсь, опять уперся в асфальт, на этот раз поднялся. — Ну что друг, пошли отсюда!
Он с трудом поднялся: — Хочешь сказать — поползли? — Огляделся. — Так, чего встал? Иди сюда… Нам, в ту сторону…
— Нет… как раз в мою.
— А ты, куда собрался?
— К машине, — говорю.
— Да? А я домой хотел… К машине… так к машине. — Захромал ко мне, остановился на пол пути, тронул колено. — А как же — знаменитые Медвежьегорские казино, стриптиз бары, и эти, как их?..
— Все там, — говорю. — Клуб экстремальных эксбиционистов, библиотека, музей музыки народов севера, и секта любителей черно-белых комиксов, — все возле машины.
В кармане что-то задрожало, не сразу понял — что, только, когда услышал знакомую мелодию — разобрался. Звонил Дима. Разговаривали недолго: он спросил все ли в порядке; я ответил, что все хорошо, поблагодарил; он спросил надо ли мне о чем-то напоминать; я сказал, что все помню, на том и попрощались. Теперь, надо позвонить Маше, и сказать, что… сказать, что… Что сказать? Позже. Вот позже, все это, ей и скажу…
Игорь шел медленно, я поковылял ему на встречу, встретились, обнялись.
— Ну что ж Глеб Евгеньевич, приятно видеть вас в добром здравии…
— О да! Дай бог и вам моего здоровья, Игорь Геннадьевич!.. Побежали?
Белорус посмеялся, опять закряхтел, перенес тяжесть на здоровую ногу, больную приподнял. Я подставил ему плечо, чтоб уперся; он так и сделал. Не спеша, мы сошли с дороги на тротуар, поддерживая друг друга поплелись в направлении больницы.
"Колено прокляненный" — говорит про себя Игорь, когда становится на больную ногу. "Конная ковылярия" — говорю я, уже про нас.
Игорь опять заскрипел.
— Не притворяйся, — говорю. — Можно подумать… прям, так больно…
— То есть, можно, не кряхтеть, все равно не поверишь?..
— Ничего, — говорю, — крепись… Контраст — полезен. В другой раз, будешь ценить здоровье.
— Это, когда контраст, а что делать, когда кастрат?
Я посмеялся: — Что с ногой-то?
— Прострелили… враги-злодеи.
— Правда?
Игорь кивнул кудрявой челкой: — Зашили… пулю вытащили… в больницу пришел…
— Странная последовательность, — говорю. — Ты правда, в больнице был?
— Ну да, говорю же… зашили, забинтовали. Думал вы в машине спите, а вас нет. Пошел кафе искать… Пока нашел…
Дошли до перекрестка, через дорогу светился киоск. Показалось — никого нет, я постучал, сразу не открыли; уже собирались уходить, как окошко скрипнуло, донесся сонный бесполый голос:
