Сантэн остановилась и оперлась на палку для копания, пораженная жестоким великолепием этой сцены. На затянутой пылью равнине паслись стада грациозных антилоп. Это были светлые, как дым, и такие же легкие, изящные маленькие животные с лирообразными рогами и спиной цвета корицы, причем спину отделяла от белоснежной нижней части тела продольная шоколадно-красная полоска.
Пока она наблюдала, ближайшие антилопы почуяли присутствие людей и начали брыкаться — этот характерный сигнал тревоги и дал им название «прыгуны». Они пригибали головы, почти касаясь мордой копыт, потом выстреливали в воздух прямыми, как натянутая струна, ногами, одновременно раскрывая протянувшуюся вдоль спины глубокую складку кожи, из-под которой крылом вылетала незаметная до тех пор тонкая белая грива.
— О, только посмотри на них, Х’ани! Как они прекрасны! — воскликнула Сантэн.
Тревожные прыжки оказались заразительными, и вскоре сотни прыгунов по всей равнине высоко подскакивали, размахивая белыми гривами. О’ва бросил свою ношу, опустил голову и стал точно подражать животным. Он пританцовывал на выпрямленных ногах и постукивал пальцами по спине, и движения его были столь точными, что казалось, охотник превратился в быстроногую маленькую антилопу. Женщин разобрал такой смех, что они в обнимку повалились на землю. Это веселье длилось долго и помогло перенести бремя полуденного солнца, когда далекие холмы давно исчезли в тепловой дымке.
На долгие часы привалов в разгар дня О’ва стал уединяться, и Сантэн привыкла видеть, как он сидит, скрестив ноги, под соседней зонтичной акацией, держа на коленях шкуру сернобыка и положив на нее складной нож. Шкуру эту, тщательно сложив, он во время переходов носил на голове, и когда Сантэн однажды попыталась ее рассмотреть, так взволновался, что девушка постаралась его успокоить:
— Я не хотела вреда, старый дедушка.
Но в ней проснулось любопытство.
Старик — искусный мастер — обычно с радостью демонстрировал свои изделия. Он не возражал, когда она наблюдала, как он сдирал со ствола вельвичии гибкую желто-бурую кору, а затем сворачивал из нее колчан для запасных стрел, украшая его рисунками птиц и зверей, выжженными на коре угольками из костра.
Он показывал ей, как делать из кости наконечники для стрел, старательно обтачивая их о плоский камень, и Сантэн поразило, какими острыми получаются края и кончик. Он даже взял с собой Сантэн, когда отправился на поиски личинок, из которых готовил яд, тот самый, что свалил сернобыка и способен за несколько часов убить человека. Она помогала рыть землю под особым видом кустарника и выбирать коричневые капсулы, похожие по форме на шарики и бывшие на самом деле куколками, в которых развивались жирные, белые личинки жуков diamphidia.
Обращаясь с насекомыми с предельной осторожностью, потому что ничтожное количество их сока, проникшее в организм через царапину на коже, приводит к небыстрой, но неизбежной смерти, О’ва размял их, превратив в пасту, добавил для густоты сок дикой сансевьеры, а потом смазал наконечники стрел этой вязкой смесью. Из той же сансевьеры он вытягивал крепкие волокна, сплетал в прочные жгуты и привязывал ими наконечники к древку стрел.
Он даже позволял Сантэн наблюдать, как вытачивает примитивную, величиной с карандаш, флейту, из которой извлекал во время танца резкие звуки, или смотреть, как вырезает украшения на метательной дубинке, которой сбивал взмывавшую в воздух куропатку, так что во все стороны летели ее красивые пушистые перья, или пристукивал зеленоголовую ящерку, прятавшуюся в верблюжьих колючках. Но когда он трудился над шкурой, то отходил на приличное расстояние и работал в одиночестве.
Песчаная река, по которой они так долго шли, наконец сделала ряд крутых изгибов — так издыхает в судорогах змея — и неожиданно закончилась сухой котловиной, столь обширной, что деревья на противоположной стороне казались темной чертой на горизонте. Поверхность котловины белела кристаллами выпарившейся соли.
На отражение солнца в этих кристаллах было больно смотреть, оно окрашивало небо в цвет светлого серебра. Бушмены называли котловину Большое Белое Место.
На крутом берегу котловины соорудили шалаш, гораздо более прочный, чем все предыдущие; у него был вид постоянного жилища. Оба бушмена неторопливо занялись обустройством лагеря, хотя держались так, словно все время чего-то ждали. Сантэн это заметила и спросила:
— Почему мы здесь остановились, Х’ани?
С каждым днем она вела себя все нетерпеливее и беспокойнее.
— Ждем перехода, — вот все, что ответила старуха.
— Перехода куда? Куда мы идем? — не отставала Сантэн, но Х’ани отвечала уклончиво, описывала широкую дугу, показывая на восток, и произносила название, которое Сантэн могла перевести только как «место, где ничто не должно умирать».
В ее округлившемся животе быстро рос ребенок.
Иногда ей становилось трудно дышать и почти невозможно удобно улечься на голой земле. В своем маленьком убежище от солнца она устраивала подстилку из мягкой пустынной травы, и это забавляло стариков. Для них голая земля была привычной постелью, а подушками служили их собственные плечи.
Сантэн лежала в своем гнездышке и пыталась подсчитать, сколько дней и месяцев прошло с тех пор, как они с Мишелем были вместе, но время странным образом стерлось из ее памяти. Она знала только, что срок уже близко. Это же подтвердила и Х’ани, ощупав ее мягкими, опытными руками.
— Ребенок поднялся высоко и старается освободиться. Это будет мальчик, Нэм Дитя, — пообещала она и повела Сантэн в пустыню собирать особые травы, которые понадобятся при родах.
В отличие от многих племен каменного века люди племени сан прекрасно осознавали, как происходит деторождение, и рассматривали совокупление не как отдельный случайный акт, а как первый шаг на долгом пути к появлению на свет.
— Где отец твоего растущего младенца, Нэм Дитя? — спросила Х’ани и, увидев слезы на глазах Сантэн, сама же негромко ответила: — Умер в северных землях на краю света. Разве не так?
— Откуда ты знаешь, что я с севера? — спросила Сантэн, радуясь возможности уйти от болезненных воспоминаний о Мишеле.
— Ты большая, больше любого человека племени сан, — объяснила Х’ани. — Поэтому ты должна быть из богатой земли, где жить легко, из земли хороших дождей и изобилия пищи. — Для старой женщины вода была сама жизнь. — Дожди приходят с севера, значит, ты тоже с севера.
Заинтересованная такой логикой, Сантэн улыбнулась.
— А откуда ты знаешь, что я издалека?
— У тебя белая кожа, она не потемнела, как у людей племени сан. Здесь, в центре мира, солнце стоит прямо над головой, оно никогда не уходит на север или на юг, а на западе и востоке стоит низко и светит неярко. Значит, ты из таких далеких мест, где солнцу не хватает тепла и силы, чтобы сделать твою кожу темной.
