Он вздохнул.
— Вы должны понять — быть историком в Германии означает быть в рабстве у красивой женщины, которая спит со всеми подряд, кроме вас. Не осталось практически ни одного архива, ни одной библиотеки, которые не были бы разграблены, сожжены, уничтожены или утрачены в какой-то момент истории. Хорошо, сохранились копии оригинальных документов, а иногда и копии уничтожались. Так было всегда… но после войны это стало невыносимо. Молодому исследователю для того, чтобы сделать себе карьеру, нужны документы, находки, которые он может опубликовать. А от всех наших архивов остались лишь дым и пепел. Но вот в один прекрасный день в монастырской библиотеке, просматривая старую книгу рецептов, я нашел то, что искал. Сокровище.
— И что же это было? — спросила Эмили.
— Письмо. Лист бумаги, исписанный почерком пятнадцатого века. В уголке была эмблема: два щита, украшенные греческими буквами «хи» и «лямбда», соединенные петлей, обхватившей шею ворона. Я сразу же понял, что это такое.
Он поднял взгляд, чтобы убедиться, что они все еще его слушают.
— Иоганн Фуст. Вы знаете Фуста? — Олаф слишком погрузился в прошлое, чтобы дожидаться их ответа. — Фуст был деловым партнером Иоганна Гутенберга. Гутенберга вы, конечно, знаете. Все знают Гутенберга. Журнал «Таймс» назвал его человеком тысячелетия. Но если бы вы приехали в Майнц пятьсот лет назад, то там все бы знали Фуста, а Гутенберга — никто. Гутенберг напечатал одну книгу. Фуст и его сын Петер Шеффер напечатали сто тридцать. Письмо от Фуста — это все равно что послание святого Павла. И я нашел его.
— И что там было написано?
На пальцах Олафа, теребивших старое одеяло, пульсировали жилки.
— Мне бы нужно было его опубликовать. Я должен был сообщить библиотекарю о находке. Это остановило бы все. Но я этого не сделал.
Он украдкой оглядел церковь.
— Я его украл. Я и понять не успел, что сделал, как письмо оказалось у меня в кармане. Наконец-то я нашел мою принцессу, спавшую в башне замка. Она не пожелала стать моей, так я взял ее силой. В архиве не было охраны — никто не понимал ценности всего хранящегося там.
— Но вы не опубликовали свою находку?
— Это письмо лишь дало толчок. Оно намекало на вещи куда более существенные. Я, конечно, мог бы его опубликовать. Я должен был вернуться в архив, сделать вид, что нашел его, сообщить о находке. Но в этом случае я рисковал остаться с крючком, тогда как кто-то другой мог бы уйти с рыбкой. А я был ревнив. Как старый муж с молодой женой… вот только мне было двадцать четыре, а ей — пятьсот. Я спрятал ее. Мою тайну.
Рассказывая, он намотал нить из одеяла на указательный палец так туго, что кончик пальца побелел. Он, казалось, и не замечал этого.
— Я хранил мою тайну. Но недостаточно хорошо. Я был молод, и мне хотелось производить впечатление на женщин, хотелось затмевать конкурентов-исследователей (которые иногда оказывались и соперниками в любви). Я делал намеки, неясные замечания, напускал туман. Я был беспечен. Считал себя очень умным.
И вот однажды ко мне, в мой дом, пришел человек. Молодой священник. Отец Невадо. Он был тощий — мы все тогда были тощими, но он был костлявее всех и с красными, как у вампира, губами. Он сказал, что приехал из Италии, хотя сам явно был испанцем. Из этого я сделал вывод, что он работает на Ватикан. Он сказал: «До меня дошли слухи о вашем примечательном открытии». «Да, я нашел письмо от человека, который жалуется, что церковь украла у него кое-что, — сказал я. Я был самоуверен. — Вы пришли вернуть украденное?»
Глаза священника были прозрачными и холодными, как лед.
«Это письмо — собственность Святой Церкви».
И тут он посмотрел на меня. Я вам скажу: я видел русских солдат, которые с безумными глазами шли на наши пулеметы, пока не захлебывались в собственной крови. Я видел, как они стреляли в детей и насиловали девушек на улицах. Но, заглянув в глаза этого священника, я испугался сильнее, чем тогда.
«Вы отдадите мне это письмо, — сказал он. — И отдадите все копии, которые сняли с него, включая и переводы. Вы назовете мне всех, кому говорили об этом. И больше в жизни не упомянете его. Вы забудете о нем так, будто его никогда и не было».
Он сломал меня. Я был историком, специалистом по Средним векам, и знал, что может сделать церковь со своими врагами. Даже в двадцатом веке. Я слышал это в его голосе. Видел в его глазах. Я отдал ему письмо и все мои записи.
«Если вы кому-нибудь скажете об этом, то вас ждут все страдания, которым подвергались проклятые», — сказал он мне.
И я молчал. Десять лет я весь отдавался работе. Написал диссертацию и получил место в провинциальном университете. Посещал семинары и симпозиумы. Приглашал на обеды коллег и говорил комплименты их женам. Писал подобострастные рецензии. Женился. Но моя рана так никогда и не зажила.
Я написал книгу. Маленькую книгу, интересную лишь для специалистов. Но я гордился своей работой. Для меня это было как реабилитация. Священник забрал у меня сокровище, благодаря которому моя карьера могла бы подняться до заоблачных высот, но я все равно пробился наверх. И не мог отказать себе в победном клике.
Написал примечание. Мелочь — проходную ссылку, такую туманную, что ни один читатель и не обратил бы на нее внимания. Хотел потешить свою гордыню.
За две недели до выхода книги в свет мой издатель вызвал меня к себе. Он протирал очки, говорил сочувственные слова. Он сказал, что моей работе предъявлены серьезные обвинения в плагиате.
«Но там нет ни строки плагиата», — возразил я. Вы должны понять. Обвинить ученого в плагиате все равно что обвинить его в причинении вреда собственному ребенку. Я пять лет работал как раб на галерах, чтобы написать эту книгу.
«Конечно, там нет никакого плагиата, — сказал издатель. — Но они подают на нас иск на крупную сумму, и если мы проиграем, то будем банкротами. Ваша книга важна, но ради вас я не могу рисковать всеми нашими авторами».
«И что же нам тогда делать?»
«Они требуют, чтобы мы уничтожили все экземпляры. Они люди не мстительные — предложили даже оплатить затраты на уничтожение».
«Кто? — спросил я. — Кто эти люди, которые могут диктовать, что можно, а что нельзя печатать? — Но я уже, конечно, догадался. — К вам приходил священник?»
Издатель поигрывал авторучкой.
«Не забудьте принести сигнальные экземпляры, выданные вам. Мы должны отчитаться за все до единого».
Три дня спустя я возвращался с вечеринки вместе с женой. Было поздно, на дороге гололед. Может, я выпил лишнюю рюмочку шнапса… но в те времена все это себе позволяли. Я завернул за угол. Какого-то идиота занесло, и его машина остановилась посреди дороги. Столкновения было не избежать.
