Вчера, когда Саша еще раз перевела записку, матрос — председатель уездной ЧК — переспросил:
— Как?
— Сид.
— Герой Корнеля, — усмехнулся Николай. — Рыцарь без страха и упрека.
Матрос понимающе кивнул, раздумывая, сказал:
— «Дорогой сестре» в обитель, значит, это корниловец писал...
Монастырь медленно приближался. У берега на спокойной воде чернело несколько рыбацких лодок. Пригревало солнце позднего бабьего лета.
Но уже не было ни тишины, ни покоя...
— «Мы будем беспощадны, — читал Сергей, — в борьбе за социализм, против буржуазии, в защиту своей рабоче-крестьянской власти, против белогвардейских заговоров...»
— Горло перервем, — выдохнул бледный человек в накинутой на плечи шинели. На левой щеке его синела мелкая дробь порохового ожога. — Не выйдет по-вашему! — Он хрипло выругался.
«Союз спасения», «Союз освобождения», «Наша родина», «ЦК БОО», «Белый крест»... Боже мой, каких только организаций не было! Саша вспомнила, как едва упросила отпустить ее в командировку вместе с Николаем — в Москве, в ВЧК, на счету был каждый человек.
Не поднимая измученных бессонницей глаз, член коллегии ВЧК сказал:
— Женскую тоску твою, товарищ Никитина, понимаю, потому отпускаю, а так бы...
Саша, припомнив эти слова, невольно улыбнулась. «Женскую тоску...» Если б ты только, дорогой товарищ, знал...
Вчера утром автомобиль, в котором они ехали в уезд, остановился на дороге. Шофер никак не мог завести мотор. Пришлось выйти и толкать сзади. Саша навалилась вместе со всеми, и вдруг ее пронизала острая, как удар ножом, боль от низа живота вверх, чуть не до сердца. Она еле сдержалась, чтобы не закричать. В следующую секунду поняла: это он, их ребенок... Первый раз дал о себе знать.
Всю дорогу потом она с нежностью смотрела на давно не стриженный затылок сидящего впереди Николая, а сказать ему не могла, кругом были люди. Он вечером, когда они обсуждали операцию, ничего не знал, совсем ничегошеньки...
Письмо «Сида», несомненно, было адресовано настоятельнице здешнего женского монастыря. У местных чекистов был там свой человек, — одна из молодых послушниц. Она иногда прислуживала игуменье. От нее знали, что дверь кельи настоятельницы всегда на запоре, ключ игуменья носит с собой, даже прислужницам не доверяет. Во время уборки она всегда в комнате. Ни во что не вмешивается, но наблюдает... Председатель уездной ЧК был убежден, что если документы в монастыре, так не иначе как в келье самой игуменьи. Он предложил завтра же устроить там внезапный обыск. Николай не согласился. Такой налет может только спугнуть, насторожить. Да и как отряду чекистов незаметно проникнуть в женский монастырь? Нет, здесь придется действовать иначе. Чтобы обыск был действительно внезапным, его надо тщательно подготовить. Есть у чекистов подробный план монастыря и кельи игуменьи?
Плана не оказалось. Его должна была сделать молодая послушница, но ее вдруг перевели в какой-то дальний монастырь, они даже следов ее найти не могут. Новых агентурных сведений пока получить не удастся — не так-то просто подступиться к монахиням.
Николай задумался, зашагал по комнате, четыре шага в одну сторону, четыре в другую. Саша видела, как на висках, у залысин, у него набухают синие жилки. Действовать надо было немедленно. Нельзя допустить, чтобы списки организации исчезли, попали в руки противника.
И Саша предложила:
— Давайте пойду я...
Ее здесь никто не знает, она переоденется, легко сойдет за богомолку, попытается проникнуть к игуменье.
Николай перебил ее. Не попытается, а обязательно, непременно проникнет к ней! Любым способом. Выяснит, можно ли скрытно подобраться к покоям настоятельницы, запомнит обстановку кельи, расположение мебели. Потом они вместе попытаются прикинуть, где может быть тайник.
А уже после Сашиной разведки приступят к операции. Медлить нельзя, но излишняя поспешность может тоже все погубить.
Матрос предложил: пусть лучше пойдет кто-нибудь из местных, они найдут женщину.
Николай возразил:
— Товарищ Никитина права — на людях он всегда старается не называть ее по имени, — ее тут никто не знает.
Решили, что Саша пойдет в монастырь одна, но чекисты будут где-нибудь поблизости.
Могут они быть в монастырской гостинице, а еще лучше в монастырском дворе? Надо придумать какой-нибудь предлог.
Матрос сказал: можно. Есть предписание уездного Совдепа о реквизиции лошадей. Совдеп уже посылал своих представителей в монастырь. Настоятельница с ними разговаривать не захотела. «Вашей власти, — сказала, — не признаю, а потому делайте что хотите. Грабить можете и без моего согласия». Так что можно туда еще раз по этому делу заглянуть.
Еще долго обсуждали план операции, договаривались о месте встречи, чертили для Саши маршрут к озеру.
Наконец все ушли, и они остались вдвоем. Только теперь смогла она сказать Николаю о том, что случилось утром, когда толкали автомобиль. Николай переменился в лице. Он долго молчал. Потом сказал:
— Ложись. Ты должна отдохнуть.
— А ты?
— Мне надо еще немного поработать. Спи...
Она легла, а он все ходил и ходил по комнате, но так ничего больше и не сказал. Саша уснула под скрип половиц.
На рассвете ее разбудил тихий стук в окно: принесли одежду. Николай сидел у нее в ногах. Он, видно, так и не ложился.
Они постеснялись поцеловаться при посторонних. Саша успела только шепнуть:
— Береги себя...
За себя она не беспокоилась. Да и в ком могла вызвать подозрение скромная девушка из городского предместья, какой она была сейчас по виду?..
Бам... Бам-м... Бам-м-м! — плыл над озером колокольный звон. Берег был уже совсем близко.
Сергей, читавший газету, вдруг умолк. Поднес ближе к глазам бледно оттиснутый лист.
— Ну? — сказал кто-то. — Чего замолчал?
Саша приподнялась на локте. Сергей мельком взглянул на нее поверх газеты.
— «Вчера, — отчетливо прочитал Сергей, — по постановлению ВЧК...»
Его лицо вдруг показалось Саше смутно знакомым.
— «...расстреляна стрелявшая в товарища Ленина правая эсерка Фанни Ройд (она же Каплан)».
— Царствие ей... — подняла было руку пожилая богомолка и тут же осеклась.
Человек с пороховым ожогом бросил на палубу дотлевший до губ окурок, сплюнул, растер сапогом.
Сергей задумчиво грыз крепкими зубами сухой стебелек. Встретился взглядом с Сашей, жестко произнес:
— Собаке — собачья смерть...
Хрустнул перекушенный стебелек.
Вокруг возбужденно гудели люди.
Газетой снова завладел бородатый грамотей.
— «Мед. Сан. Совет Москвы, — читал он по слогам, — в целях борьбы с холерой предписал всем трактирам отпускать населению кипяток с отпуском в одни руки не более четверти ведра за раз...»
